Тихий дом (СИ)

Несмотря на то, что мы поднялись спозаранку и пришли первыми, старец в келье заканчивал своё трехчасовое утреннее правило с земными поклонами. Увидев нас, он гостеприимно улыбнулся, пригладил седые волосы и вышел навстречу. Благословив тетю Надю, отец Тимофей с полминуты всматривался в мое лицо, чмокнул в лоб и неожиданно громким баритоном произнес:

- А ты чадо старца Василия - Андрей! Вспомнил я тебя. Ты с родительницей своей бывал у моего друга.

- С бабушкой он бывал, - пыталась поправить старца Надежда.

- Всё верно, с родительницей, - подтвердил я. - Она мне об этом в письме написала, посмертном.

- Тогда, на исповедь! - сказал старец. - Начнем с этого. Самого важного.

Сначала мы прочли по очереди покаянный канон, потом он поставил меня на колени перед иконой "Державная", подтащил аналой и, облокотившись на него, стал выслушивать исповедь. Потом заставил положить сорок поклонов перед распятием. Потом предложил вспомнить всех женщин с семилетнего возраста, с которыми у меня был роман, влюбленность, поцелуи и связь. Я стал вспоминать и записывать имена на бумажку, старец молился и ждал. Когда я показал список, он тихонько сказал: "еще двоих не хватает". Я ушел на самое дно своей памяти, проследил каждую встречу с девочками, девушками, женщинами, но вспомнить еще кого-то так и не смог. Старец спросил:

- А разве с этими, - он назвал имена, - у тебя все было целомудренно?

- Да, точно, были по отношению к ним нечистые помыслы.

- Вот видишь, - с облегчением произнес старец, - на твоей хартии, которую нечистый ведет, помыслы нечистые к этим двум девам записаны как блудный грех. Вот теперь всё. Наклони голову к Евангелию. - Он накрыл меня епитрахилью и прочел полный текст разрешительной молитвы. Отнял ленту с крестами и заглянул под неё, будто там что-то изменилось. Впрочем, да - изменилось! У меня лицо стало мокрым. Старец улыбнулся и тихо произнес: - Поздравляю с чистой исповедью. Молодец.

В дверь кельи резко постучали. Старец вздохнул и громко произнес: "У этих четверых ко мне ничего срочного нет, пусть приходят в храм на исповедь, а нас не отвлекайте!"

Потом, видимо, посчитав меня готовым к серьезному разговору, старец приступил к расспросу: кто духовник, как часто причащаюсь, насколько аккуратно выполняю молитвенное правило, как читаю Иисусову молитву, что с работой, почему отняли бизнес, что написано в письме родительницы, где храню камень, какую цену дают за него и сколько стоит построить храм... У меня создалось впечатление, будто этот старец знает о моей жизни больше меня самого, я почувствовал себя прозрачным под проницательным взором его подслеповатых глаз.

Дальше последовало нечто чудесное и страшное: старец тезисно рассказал мне всю мою жизнь от рождения до смерти. Без особых подробностей, только самое главное - именно то, что касается жизни вечной. О чем напомнил мне блаженный старец Василий.

Отец Тимофей увидел некоторое душевное смятение, положил руку мне на макушку, прошептал молитву - я на меня сошел поистине небесный покой. Почему-то в тот миг вспомнились слова из письма Чистильщика, то есть Федора: "Прощай, счастливый человек!" А ведь на самом деле - я счастлив!

Субботний вечер в храме. Все кроме нас двоих ушли. Стою рядом с иконой Пресвятой Богородицы и во все глаза наблюдаю за старцем Тимофеем. Он неспешно, как-то по-родственному, обходит иконы, прежде чем приложиться, всматривается в образ, шепотом разговаривает со святыми. Подошел к Богородичной иконе и шепотом сказал мне: "Приглядись к выражению лица Пресвятой Матери нашей и спроси, хорошо ли ты сегодня провел день. Вот увидишь, Она обязательно ответит". Икона была "типовой", типографской, из временного софринского набора для бедных провинциальных церквей. Одно меня привлекало в ней - Пресвятая Богородица на иконе выглядела именно так, как я себе представлял - красивой, молодой и бесконечно по-матерински доброй. Но я никогда и подумать не мог, чтобы обращаться к образу как к живому человеку. Но если святой старец узрел своим чистым взором живую Матерь Божию, то и я, вполне доверившись ему, стал относиться к иконе так же.