Тихий дом (СИ)

- Да, представляешь, Андрейка, чищу подсвечники, "Богородице Дево..." тихонько напеваю, и вдруг открывается дверь и прямо весь в свете, как из рая, идет на меня старец. Я, грешным делом, думала, что почил он от земных трудов. Ведь ему сколько уж - далече за восемьдесят будет, а всё на ногах, своим ходом передвигается. Правда, устает быстро и неожиданно засыпает минут на пять, а потом очнется и - снова здорово - тюх-тюх, попрыгал в валеночках по делам. А народец наш хвостом за ним ходит, да все пристает к старенькому. Но тебя к нему проведу. Не может быть, чтобы он тебя забыл - все-таки ты чадо его друга, почившего отца Василия. Так мы к нему прямиком домой пойдем. Его наш батюшка в домике на территории церкви поселил, чтобы недалеко ему ходить, старенькому.

- Спасибо тебе, теть Надь. А ты что же, все просфоры печешь и свечи плавишь?

- А как же! Ты посмотри, какую мне печь зарубежную батюшка поставил - это же чудо какое-то, горит ровно, ничего не пригорает, одно удовольствие. А "свечной заводик" мне от старичка, прихожанина нашего, достался. Он меня перед кончиной и научил, как свечки плавить.

- И когда ты всё успеваешь-то! И просфоры, и свечи, и в храме убираешься, и борщ варишь, и отдыхающих принимаешь. А ведь в годах!

- Господь ведает как, а только признаюсь тебе, как родному: уставать стала. Вечером вот так присядешь, а ноги гудят, как труба печная на ветру. А отдыхающих нынче мало что-то. В этот сезон только трое было: два тихих путевых, а один какой-то порченый.

- Как это, порченый?

- А кто ж его разберет, горемычного. Ну сам посуди. Каждый день выдувает бутылку коньяку, если денег нет, у меня берет из чулана и опустошает бутыль домашнего вина в полтора литра. Съедает две курицы - у нас тут гриль продают, там, внизу. У меня три миски борща с курятиной и салом уписывает. Да, еще выкуривает две пачки папирос. С ним по городу вместе ходить стыдно, он без рубашки, пузом вперед, его не в каждый магазин пускают, говорят, оденься сперва. А еще к девкам пристает, через это даже три раза по лицу получал от ревнивых мужичков.

- Ну так, что же тут удивительного? Примерно так ведет себя половина отдыхающих. Ежели, конечно, печень позволяет.

- Так он же монах! Как его... Игумен! В храм не заходит, а только у ворот снаружи посидит маленько - и в магазин за бутылкой и курицей. Я как-то спросила, чего же ты иконы не обходишь, как все, не прикладываешься? А он мне: да у вас кто только не бывает, можно и заразу подцепить. Это от святого образа! Нет, ну как это? Что это?

- А это, теть Надь, называется одним словом: апостасия! Ползучее неверие. Прелесть!.. Я ведь чего ради в этот раз приехал? Мне со старцем как раз об этом поговорить нужно. Понимаешь? Чтобы самому вот таким лже-игуменом не стать. Как говорится, бдя бди! То есть держи ухо востро, ибо враг не дремлет, а всюду ходит рыкая, ища кого поглотить.

- Это да-а-а-а, - зевнула старушка и встала из-за стола. Пропела благодарственные молитвы и пожелала мне спокойной ночи.

И остался я один на один с душистой южной ночью, с огромным звездным небом и далеким, едва слышным шорохом прибоя. На мои колени взобрался кот и заурчал о своём, кошачьем, никому не понятном, таинственном и уютном. А я вспомнил, как на этом самом стуле с вязаной подстилкой на сиденье сидела бабушка (мама!, когда же ты привыкнешь, недотёпа!), они разговаривали с тетей Надей, тогда еще вполне молодой, а я гладил кота и впитывал каждое слово. И так мне все это нравилось: и женщины с их беседой, вкусный борщ, присыпанные зеленью помидоры, сливы в синей вазочке, и урчанье кота, и звезды на черном небе, и сладкие запахи роз, сирени, жасмина, зеленые пунктиры светлячков и стрекотание сверчков. И такой немыслимый для города покой на душе. И в этот миг благодарственная молитва излилась из сердца и затопила меня и весь окружающий мир. Слава Богу за всё!

Ранним утром вскочил, как по тревоге. Сегодня должно случиться нечто необыкновенное. С полотенцем в руках бегу в летнюю душевую, окатываюсь холодной струёй, растираюсь докрасна махровым полотенцем. Кровь заиграла, закипела в истасканных сосудах. Солнце только краешком выглядывало из пелены голубоватых облаков, по земле струился прозрачный туман. На цветах, на листьях, на траве сверкала роса, из кухни вытекал аромат пирожков, кофе с молоком и медовый запах расплавленного воска.

Пока я завтракал, тетя Надя успела вытряхнуть из формочек готовые свечи двух сортов, целый противень просфор, сложить все это в корзину и одеться по-церковному, то есть во все чистое и светлое. Вычитывая по памяти утреннее правило, мы по пустым улочкам, под капающими росой деревьями, взбивая стелющийся по-над речкой туман, весело и быстро дошли до храма. Тетя поставили корзину на лавку у свечного ящика. Перекрестилась, прошептала молитвы и как маленького взяла меня за руку: пойдем!