Тихий домик. Из партизанского дневника

— Да-да, нам лучше уйти, — согласилась и Лидия.

Разведчики стали отходить к лесу…

— В Оболи гитлеровцы, — коротко доложил Павел.

Тишков опустил лицо в ладони.

— Та-ак… Спасибо, что благополучно возвратились. Теперь идите. И позовите ко мне Виктора Ивановича.

С Виктором Ивановичем Тишков отошел в сторону они сели на траву, закурили…

Дела наши, Виктор Иванович, совсем плохи, — сказал Тишков. — Теперь стало ясно, что к своим нам не выбраться…

— Есть еще одна надежда, Никита Степанович.

— Какая?

— Поселок Городок… Там железная дорога… Ветка в стороне… Может быть, там еще наши?

Тишков вздохнул.

— И продукты утопили, и столько сил потратили, а все напрасно… Конечно, надежда не должна покидать нас. Вернуться всегда успеем. Сделаем последнее усилие. Если и в Городке фашисты, придется возвращаться… Через Полоцк.

— Так и поступим, Никита Степанович. Даем команду в путь?

— Да. Идемте. Оставаться здесь опасно. Пойдем через болота. Тут они без трясины, нестрашные. Я знаю. А за болотами начнутся проселочные дороги, отыщем, которая на Городок ведет…

Обоз тронулся в путь. Ребятам раздали по маленькому кусочку черствого хлеба. Тишков присаживался на телеги, всматривался в лица ребят. Какие стали худые, землистые лица. Как серьезно смотрели на него глаза. Он почувствовал, что дети начинают понимать, что такое война…

— Продуктов осталось очень мало, — говорил детям Никита Степанович. — Будем экономить. Затянем потуже пояса. Ничего… Я в детстве своем больше голодал, а вырос вон какой здоровый. Главное, чтобы духом не падать!

И директор детдома, и воспитатели старались поддерживать в детях бодрость. Они рассказывали о Пржевальском, Амундсене, Дежневе, о тех великих путешественниках, которые терпели голод и лишения ради достижения большой цели.

И ребята прислушивались к этим рассказам. Они хотели быть такими же мужественными, как великие путешественники.

* * *

Болотами прошли спокойно, без каких-либо приключений. По только вышли на дорогу, белую и выжженную солнцем, как неожиданно, откуда-то сбоку вылетели два фашистских истребителя.

— Разбегайся в канавы! — закричал Тишков.

— Они будут стре-е-лять! — закричала Лидия, соскакивая с повозки.

Повариха надела на голову дуршлаг и улыбнулась.

— Вам не потребуется? — спросила она Лидию.

— Нашли время дурачиться! — Лидия бежала к канаве. — Смотрите, они заходят!..

Самолеты на бреющем полете прошли низко над дорогой и выпустили две очереди из пулеметов. Метнулись в сторону лошади, опрокинулись повозки. Но дети остались невредимы, так как спрятались в канаве.

Лежали молча, выжидая. Самолет больше не вернулись.

— На первый раз только попугали, — снова улыбалась Авдотья Николаевна, продолжая прикрывать голову дуршлагом.

Она первая поднялась и пошла к повозкам. И ее увидели дети, и не могли сдержать смеха. Вскоре хохотали все — и дети и взрослые. Только Лидия не смеялась.

— Лучше бы нам идти лесом, — сказала она Павлу.

— Лесом можно никуда вообще не выйти, навеки заблудиться. Вот какие тут леса, — заметил Тишков, которым оказался рядом.

Он замахал рукой.

— Слушайте меня внимательно! Никакой паники! Видите, гитлеровцы сами нас боятся, раз не возвращаются. Но открытым местом мы, конечно, дальше не пойдем. Здесь невдалеке начнется проселочная дорога. Пойдем ею. Только обязательно замаскируем каждую повозку ветками…

И снова застучали топоры. Рубили пушистые ветки берез, прикрывали ими повозки, сами прятались под ветками и даже лошадей замаскировали.

Одна лошадь была ранена, лежала на земле, из спины сочилась кровь. Дети окружили ее, испуганные, в глазах у многих стояли слезы. Увидев врача, стали просить:

— Тетя Лида! Помогите лошадке…

Лидия растерянно развела руками.

— Я не ветеринар… А потом, видите, она подыхает…

Тишков постоял возле раненой лошади, ласково потрепал ее по шее, потом сказал:

— Идите, ребята, усаживайтесь…

Теперь старались двигаться только лесом, проселками.

Выло невыносимо жарко. Кончалась вода. А по дороге не попадалось ни озерца, ни болотца, ни лужицы. Дети изнемогали.

Тишков остановил колонну. Спрятались в тени пол большими елями. Он разглядывал ребят. И его впервые так сильно поразил их усталый, истощенный вид. Может быть, он был не в праве и здесь рисковать? Может быть, надо было сдаться «на милость победителю»? Но разве фашисты победили?..

Нет! Не могут сломить они советских людей! — В это Никита Степанович верил безгранично. Не сломить им ни взрослых, ни детей. Ни минуту не сомневался он, что оккупация — явление временное.

И еще знал он — от фашистов пощады не жди. Поэтому любая возможность пробраться к нашим вселяла надежду, уверенность.

— Никита Степанович! А правильно ли мы делаем: не говорим взрослым и детям, что пытаемся пробиться к нашим?.. Это вселило бы хоть какую-то уверенность, придало бы силы… — засомневался Виктор Иванович. — Что вас смущает?..

Тишков достал кисет, свернул цигарку — папиросы у них уже кончились. Закурив, он молчал, что-то мучительно обдумывая.

— А вы верите, что мы выберемся? — наконец спросил он Виктора Ивановича.

— Надеюсь на русское авось, дорогой Никита Степанович!