Пока они курили, дети одевались. Потом все пошли в лагерь. Дети получили по кусочку хлеба и сахара. Это был обед.
Расселись по телегам и тронулись в путь.
Шли лесом, открытых пространств избегали.
И вдруг лес оборвался. Впереди — поле, засеянное овсом. А там, за полем, угадывались очертания домов и труб. Это и был Городок.
Кое-где поднимался белыми и черными клубами дым. Вот и решай — что там: мирная жизнь, дымят фабрики и паровозы или пожарища войны?.. Кто мог ответить…
— Разведку? — спросил Виктор Иванович у Тишкова.
— А что она даст? Все равно возвращаться нам через Полоцк.
И вдруг тучей вылетели из-за леса самолеты. Они летели высоко, тяжелые бомбардировщики.
Тишков и Виктор Иванович ждали. Нет, они не сбросили бомбы на Городок, полетели дальше…
— Фашисты… — Тишков вздохнул. — Итак, вперед. Поехали.
Он стегнул лошадь, и пошел обоз через овсы навстречу неизвестному. И каждый надеялся, что в Городке свои, что стоит у перрона состав и даже, может быть, есть свободный вагон для них, для детей, которые столько выстрадали за эти несколько дней пути.
Чем ближе подходили, тем больше волновались Ведь это была их последняя возможность.
Глава III
Удар в спину
Многие здания в Городке еще дымились, разрушенные бомбами. На станции железной дороги рельсы разворочены, вагоны перевернуты.
Когда обоз детдома подошел ближе, у взрослых и у детей похолодела кровь: кругом — на рельсах и на платформе — лежали трупы. Тут были и дети, и старики, и матери, прижимавшие к себе младенцев… Лежали мертвые советские люди, мирные жители, залитые темной, почерневшей кровью.
— Кто-то не успел уехать, мыкался так же, как и мы, — горестно сказал Тишков. — И вот сели эти люди в последний состав. И наверное, радовались, смеялись! Они уже видели себя далеко от фронта, на мирной нашей земле. Они свободнее вздохнули, подумав о судьбе своих детей… Они уверили себя, что спасены… И вдруг… Черная туча фашистских стервятников. Взрывы бомб, пламя, крики!.. Плач детей… И смерть.
Никита Степанович и Виктор Иванович слезли с подвод, подошли ближе к мертвым. Виктор Иванович нагнулся над трупом мальчика, перевернул на спину.
— Изверги! — простонал Виктор Иванович. — Видите, мальчик прошит пулями! Это поработали фашистские автоматчики… Да, здесь была настоящая бойня!..
Уже спрыгнули с подвод дети и стояли немые, горестные, суровые. Теперь они навсегда распрощались со сказкой, потому что увидели смерть в лицо, узнали, что такое война, поняли, что такое фашизм. Вот и все. Им не нужно ничего объяснять. Никаких лекций, никаких бесед. То, что представилось их взору на станции Городок, сильнее слов.
Надо было немедленно уходить. Хотя и не видно гитлеровцев, они где-то здесь. Ведь слышались в отдалении пулеметные очереди. Где-то фашисты учиняют сейчас очередную расправу. II останется вот также лежать на земле прошитый пулями какой-то советский мальчик, который мечтал однажды взвиться в небо на быстрокрылом самолете…
— Виктор Иванович! Вам не кажется, что кто-то стонет? — воскликнул Тишков.
— Стонет?.. Н-нет… Я не слышу…
— А мне все чудится, будто стон… Или это мое собственное сердце стонет? Моя душа? — Никита Степанович провел рукой по лицу, скрипнул зубами. — Гады! Мирных жителей, детей, стариков… Нет, я не могу их так оставить. Пусть Лидия и Зина осмотрят… Может быть, кто-то еще жив, кому-то еще можно помочь!
— Лидия! Зина! — позвал Виктор Иванович.
Девушки подошли. И странно было смотреть Тишкову на чуть приметную кривую улыбочку на лице Лидии. Неужели она и в такую минуту, в этом страшном месте иронизирует над некоторой его растерянностью!..
Зина вся сжалась в комок, плечики ее вздрагивали. И тут она почувствовала, что ее обнимает за плечи Лидия.
— Мужайтесь, девочка! — сказала Лидия. — Мне кажется, вы хотели стать медицинской сестрой?.. С этого начинают все студенты-медики… Я имею в виду анатомический театр… Знаете, что это такое?
— Н-нет…
— Трупы, много трупов… разных трупов…
— Нет, нет, это не анатомический театр! — воскликнул Тишков. — Это зверства фашистов!
— Конечно! — сказала Лидия. — Вы хотите, чтобы мы осмотрели трупы?
— Да-да. Надо осмотреть. Нет ли среди них живых? Может быть, тяжело раненные, но живые! Мне почему-то все время слышится стон…
— Может быть, это сдают нервы? — спросила Лидия. — Хорошо. Мы осмотрим трупы.
От спокойных, звучащих железом слов Лидии Зине стало страшно.
— Я 6-боюсь… — призналась она. — Мне жутко видеть кровь…
— Как вам не стыдно! — крикнула на нее Лидия. — Идите за мной и утрите слезы. Сейчас не время для сантиментов!
Девушки пошли, склоняясь над трупами. Разошлись в разные стороны. А Тишков дал команду всему обозу немедленно отходить к лесу.
— Останусь только я с Павлом.
Лидия вернулась первой, отряхивая руки от пыли.
— Дайте закурить, — попросила она у Никиты Степановича.
— Ну, что? — спросил Тишков, скручивая цигарку.
Лидия сначала затянулась, затем сказала, махнув рукой.
— Все мертвы. Их расстреливали в упор. Живых не могло остаться…
— Это евреи?
— Не только. Русские, белорусы…
— Что же нет Зины? — беспокойно спросил Павел.