«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

и определила необходимость напомнить читателю о конфигурации изменяющегося расположения воинских частей.

Однако Бар-Селле нет дела до реальных фактов — ему достаточно его фантазий, чтобы на их основе обличать Шолохова.

«Дед Гришака» — еще одна новелла в серии «“Тихий Дон” против Шолохова». Бар-Селла приводит фрагмент текста из девятнадцатой главы первой части, посвященный этому персонажу, — по журнальному варианту:

«Дед Гришака топтал землю шестьдесят девять лет. Участвовал в турецкой кампании 1877 года, состоял ординарцем при генерале Гурко, попал в немилость и был отослан в полк. За боевые отличия под Плевной и Рошичем имел два Георгия и георгиевскую медаль. Был односумом с Прокофием Мелеховым и, доживая у сына, пользуясь в хуторе всеобщим уважением за ясный до старости ум, неподкупную честность и хлебосольство, короткие остатки жизни тратил на воспоминания.

Летом с восхода до заката солнца сиживал на завалинке, чертил костылем землю, угнув голову, думал неясными образами, отрывками мыслей, плывущими сквозь мглу забвения тусклыми отсветами воспоминаний...».

По мнению журналиста, этот — ключевой для характеристики деда Гришаки текст — опять-таки «черновик»: «Набросанный, видимо, на полях, черновик не был вымаран Автором, использовавшим его <...> в работе над двадцать третьей главой»³⁷. «Автором» (Краснушкиным) вымаран, а Шолоховым, по незнанию, вставлен.

Но как может быть «черновиком» текст, содержащий принципиально важную информацию о персонаже — то, что он участвовал в турецкой кампании 1877 года и «был односумом Прокофия Мелехова»? Однако изменения в этой информации — на взгляд Бар-Селлы — и подтверждают «черновой характер» «биографической справки о деде Гришаке».

«Биография деда Гришаки претерпела некоторые изменения, — пишет он, — с издания 1956 года он более не “односум” (то есть не однополчанин) деда Григория — Прокофия Мелехова; в связи с этим подверглись правке и сведения о боевой карьере последнего — в первой главе первой части дед Григория — участник уже не последней турецкой кампании, а предпоследней. Убрано и второе упоминание о совместной воинской службе деда Гришаки и Прокофия. Правка в данном случае понятная — если об этом не говорится в первый раз, зачем повторять во второй? Но еще любопытнее то, что Шолохов заметил повторения в тексте девятнадцатой главы. Заметил, но смысла этих повторений не понял!»

В результате «в текст главы опять вкрался черновик»³⁸.

В действительности ничего не понял Бар-Селла. Шолохов внес изменения в текст, связанный с Прокофием Мелеховым и дедом Гришакой, в связи со своими уточнениями в генеалогическом древе Мелеховых в ходе работы над романом. Это и понятно: писатель правил текст своего романа, не подозревая, что впоследствии он будет объявлен одним из «антишолоховедов» «черновиком», сочиненным неким Краснушкиным.

Новелла «Беглец» — еще одна в ряду тех, где доказывается, будто, «переписывая» текст В. Краснушкина, Шолохов не знал, «что у автора было черновиком, а что беловиком», в результате чего черновики в «Тихом Доне» якобы «напечатаны заодно с беловиками».

Бар-Селла приводит абзац из 2-й главы четвертой части романа, где Бунчук, дезертировавший из полка, в котором он служил вместе с Листницким, оказывается в «большом торговом местечке, лежавшем в прифронтовой полосе», где у него была назначена встреча на тайной явке. Шолохов пишет: «Бунчук шел, чутко вслушиваясь, обходя освещенные улицы, пробираясь по безлюдным проулкам. При входе в местечко он едва не наткнулся на патруль и теперь шел с волчьей торопкостью, прижимаясь к заборам, не вынимая правой руки из кармана невероятно измазанной шинели: день лежал, зарывшись в стодоле в мякину.

В местечке находилась база корпуса, стояли какие-то части, была опасность нарваться на патруль, поэтому-то волосатые пальцы Бунчука и грели неотрывно рубчатую рукоять нагана в кармане шинели» (2, 24—25).

Что же смущает в этом ясном, логичном и точном тексте Бар-Селлу? Большевик Бунчук ночью, минуя патрули и другие подстерегающие его опасности, пробирается на явку к товарищу по большевистской партии. Писатель намеренно нагнетает это чувство опасности: Бунчук уже «едва не наткнулся на патруль», да к тому же он знает, что в этом местечке еще и «база корпуса», «какие-то части», и потому, — усиливает напряжение Шолохов, — «пальцы Бунчука и грели неотрывно рубчатую рукоять нагана в кармане шинели».

Но Бар-Селла не слышит (не хочет слышать?) этого ритма шолоховской прозы. Он механически рассекает приведенный текст, логику авторской мысли, и заявляет, будто второй абзац этого отрывка дублирует заключительную часть первого, что это — два варианта одного и того же текста³⁹.

На этом основании он считает второй абзац «черновиком».