Все, выходит, прахом прошло. И сегодня ехал Виктор Иванович сюда для того, чтобы условиться с Алексеем о подготовке Антону места в поезде да вечером домой вернуться — встречать Русакова. Теперь планы перепутались. Но ходить в то место придется до тех пор, пока не прояснится судьба Антона. Неделя на это уйдет или месяц — все равно.
Зоя вернулась, когда Виктор Иванович уже сидел в телеге, намереваясь выехать из двора.
— Ну, собрали, что ль? — спросил он ее.
— Не все, — ответила Зоя, обтирая лицо кончиком платка, сдвинув его с головы, — еще штук пять осталось. Дома никого не застали.
— Завтра, волк вас задави, чтоб ни одной не осталось. А ты, Авдей, вот чего: как Алексей тебе скажет, что политзаключенный из Челябинска в здешнюю тюрьму прибыл, сразу дай мне знать. Все. — И он тронул коня. — Понял? Сразу!
В телегу заложили купленного Воронка — испытать его надо в деле. А Чулкова коня привязали к оглобле сбоку — отдать его надо в целости.
С тех пор как раздробилась рословская семья и Макар остался в старой избе, сделался он непохожим на себя. Казалось ему раньше, что, отделившись, повернет свое хозяйство на культурный лад и заживет по-новому, умнее. Двор перестроить хотелось да скотину породистую завести… А как остался с двумя лошадьми да с двумя парами рабочих рук — свои да Дарьины, — почти сравнялся с Леонтием Шлыковым и понял многое. Оттого все чаще приходила ему в голову поговорка деда Михайлы, отца, стало быть: «У богатого-то гумна и свинья умна. А ты вот своим обзаведись, тогда как хошь распорядись». Опять же на поклон и пришлось идти к своим. Помогают в горячую пору, хотя без видимой охоты.
А семья-то год от года растет. Зинка, правда, теперь уж пособляет матери по хозяйству. Федька к нынешнему лету подрастет: и за бороной походить сможет, и в ночное с лошадьми съездит. Сулила мужу Дарья еще сына, да родила дочь. В конце великого поста случилось это, на пятой неделе.
Макар, приучив себя к мысли, что родится сын, до того уверовал в это, что был прямо-таки обескуражен появлением на свет дочери. И на Дарью сердился и на дочь, будто они действительно в чем-то повинны были, и крестить новорожденную не торопился.
В первые дни Дарья не раз пробовала заговорить о крещении ребенка и кумовьями нарекала Тихона с Настасьей, Макар отмалчивался. А в четверг вечером на страстной неделе, прибрав на ночь скотину и едва переступив порог избы, Макар услышал негодующие слова жены:
— Эт чего ж ты творишь-то, тятя родной? — спросила Дарья, выскакивая из-за печи с мокрой тряпкой в руках.
— Да чего я такое натворил? — попятился Макар к двери, вешая на гвоздь шапку.
— А до каких пор твоей родной дочери в нехристях быть? Кутенок она, что ль, у тебя? Ни назвать, ни позвать. Зинка вон уж сама Дуняшкой ее окрестила, заместо попа.
— Во-он ты чего, — протянул Макар, успокоившись. — Дык ведь Пеструха-то вот вот отелится…
— Тебе, знать, корова дороже девки.
— Дороже и есть, — усмехнулся Макар, повесив старую шубенку и проходя к столу. — Корову тебе даром кто даст?.. То-то вот и есть. А девку берешь, дык за ей глухой воз с приданым еще привезут. Кто ж дороже-то? А у нас их, девок-то, — две. Вот и готовь два глухих воза.
— Ну, ты, Макар, кажись, умом рехнулся. От веку ведь эдак ведется. Чего ж мы с тобой переменим, что ль, это? Дурь-то из головы повытряхни да завтра с Настасьей езжайте. Тихон-то небось не поедет — в кузне у его дел невпроворот. Весна ведь. А уж я дома останусь и за хозяйством догляжу. Сичас я к ей добегу.
— Ну ладноть, — уклончиво ответил Макар, — квас воды ядренее, утро вечера мудренее. Будь по-твоему: согласится Настасья — поеду.
Утром собрались в Бродовскую не рано — долго Настасью ждали. А та, поздороваться не успев, с ходу возвестила:
— Новость-то не слыхали?
— Чего еще? — с тревогой спросила Дарья, завертывая на столе новорожденную и готовя ее в дорогу.
— Васька-то наш письмо прислал. Летом либо к осени домой прийтить сулится.
— Да ну! — повеселела Дарья. — Вот видишь, Макар, невеста для его понадобится первым делом, а не корова все-таки.
Макар хмыкнул в ответ загадочно и заторопился во двор, поскольку там давно стоял запряженный конь. Выехали чуть не перед самым обедом, и всю дорогу Макар поторапливал Рыжку.
Священника в церкви не оказалось, поскольку службы там не было. Дом поповский недалеко. Потому Макар, оставив Настасью с ребенком у подводы, отправился позвать отца Василия.
Принаряженный по такому случаю — в картузе, сатиновой рубахе, в пиджаке нараспашку и в добрых сапогах — Макар важно вышагивал по малоезженой непыльной дороге, наслаждаясь вешним теплом и стоголосой музыкой птичьих хоров, доносившихся из кладбищенской рощи, готовой вот-вот зашуметь листьями.