Тихий русский

Плавный короткий спуск - и Геныч уже не под сенью отряхнувших листву «дерев», а в чистом поле. Вернее, на обширном лугу – главной сенокосной делянке в одночасье лишившихся «рогов и копыт» бедных «пойменцев». К её восточному краю спускается западный склон Зелёной Шишки, густо поросший уже не юными, но всё ещё молодыми дубами. Во времена Ивана Грозного дубравы в муромском крае преобладали, к нашим дням нескончаемые когда-то дубовые леса и рощи выродились в крохотные зелёные островки: у последних героев XX-го века руки привыкли не к топорам – к воющим бензопилам.

Геныч дотрусил до подножия холма и побежал вдоль западного склона на юг, перепрыгивая через выступающие из земли корни деревьев. Под защитой холма было ещё тише, глуше и безветреннее, нежели в чистом поле, а главное – приятнее, приватнее и уютнее. Шоссе и тропинка опять, в который уже раз, начали неумолимо сближаться. Шоссе было недалеко, и там, где Геныч обычно поворачивал на сто восемьдесят градусов, заходя на очередной круг, оно на мгновение показывалось из-за покрывающих холмик с тырлом кустов и деревьев. Этот короткий, если идти по прямой, отрезок от «мёртвой точки», где, вынужденно замедляя бег, разворачивался в обратную сторону Геныч, представлял собой грунтовую дорогу, которой иногда пользовались колхозные шофёры грузовиков, частники-автомобилисты и редкие в наше время «водители кобыл».

И вот сейчас по этому вполне проходимому и проезжему в такую сухую осень отрезку катил в направлении «мёртвой точки» явно не колхозного экстерьера автомобиль – это разглядел даже бегавший всегда без очков подслеповатый джоггер.

Что-то неприятно шевельнулось под мерно работающим сердцем. На сближение с Генычем двигался серо-стального цвета «мерседес» – возможно, тот самый, давеча стоявший на якорьке у «Якорька».

«Мать моя королева-девственница! – с отнюдь не весёлой бесшабашностью подумал Геныч. – Неужели я накликал беду своей писаниной?».

До «мёртвой точки» оставалось ещё минуты две медленного бега, и Геныч мог спокойно нырнуть в сбросивший листья дубняк, чтобы не встречаться ни с «мерседесом», ни с сидящими в машине людьми. Но ноги сами несли его вперёд, как обычно, опережая голову.