Тихий русский

В самом деле, с какой это стати он должен прятаться в кустах или поворачивать оглобли? Выходя на пробежку, Геныч всегда ставил перед собой определённую задачу – не добежать намеченную дистанцию было для него не видимым миру, но переживаемым им самим позором. Он испытывал внутренний дискомфорт от каждой такой, очень редкой, правда, «марафонской незавершёнки» и не успокаивался до тех пор, пока в следующий раз не наказывал себя за прошлое малодушие лишними километрами. Так какого же чёрта он должен прерывать забег и ломать только-только наметившийся в хорошо, как двигатель «мерседеса», прогревшемся «органоне» особый джоггерский кайф?

Всё так, всё правильно, всё верно, но это обречённое упрямство (упрямая обречённость) выдавало в Геныче типичного мазохиста. Его приятель Саня Баранцев, завидев неприятного ему человека или шапочного знакомого, просто переходил на противоположную сторону улицы. Геныч же в подобных случаях продолжал нести свой крест – кролик сам спешил в пасть удава.

Во времена Ивана Грозного одинокие путники бежали навстречу друг другу и бросались в непритворные объятия. Но в тёмные века загнобившего человеческие души Интернета, дающего возможность вступать в «общение» с себе подобными крокодилами, сохраняя анонимность, прайвэси и одиночество, завидевшие друг друга путники разбегаются в разные стороны со скоростями, недоступными даже электронной почте. Сегодня аббревиатура ПЛА означает не только Подводная Лодка Атомная, но и Поле Личной Автономии. Подобное страусиное поведение «общественного животного» можно осуждать. Но разве оно столь уж неправильно в бесконечно, как Великая Китайская Стена, в бесконечно тянущуюся «эпоху перемен», когда отнюдь не самопальными «калашами» всё того же китайского, русского и ещё черт знает чьего производства почти в открытую торгуют на базарах – как при Иване Грозном торговали знаменитыми муромскими калачами, изображёнными, кстати, на городском гербе.

«У меня слишком богатое воображение, – на бегу успокаивал себя Геныч. – Прямо-таки болезненное – ведь я какой-никакой, а писака!».

Писака-труссист был трусоват и вообще пуглив как ночная птица. А сейчас он трусил вдвойне, потому что глубоко вжился в образ неудачника-инженеришки. Геныч знал, что до неробкого десятка ему как до Луны. Но всё-таки имелся у него внутри некий тонюсенький стерженёк. Слишком тоненький, чтобы о нём можно было догадаться глядя со стороны.

«Мерседес» остановился в «мёртвой точке», метров на пятьдесят опередив бегущего на предвосхищённое им рандеву Геныча.