Тихий русский

Кормчий оказалсязаводным, амбициозным парнягой. Он не стал выкобениваться и набиватьсебе цену, а развил и углубил плодотворную идею, самолично вызвавшисьпрокатить честную компанию аж вокруг острова и при этом щегольнуть не только перед одесситами или киевлянами, а передтеми и другими.

На том и порешили.

Ставший патриотом Мурома коренной одессит Георгий Милиус, на правах зампотеха включенный в «судовую роль», тоже был не прочь блеснуть яркойтрёхцветной звездой перед бывшими земляками-одесситами и их,одесситов, извечными соперниками и конкурентами – киевлянами.

– Настоящий одессит никогда не скажет «Одэсса», – в сотый,наверное, раз просвещал он сослуживцев. – Одесса, через «е», -только так, чтоб я так жил!

Муромские понтонёры дежурили у парадного во всех смыслах подъезда ине имели права обустраивать свой бережок, который должен былсохранять первозданный вид, а не бросаться в глаза бытовками ипросушиваемыми солдатскими портянкамичленам ЦК КПСС и советского правительства, обязательно приезжающим кместу проведения парада.Киевляне же и настоящие одесситы, которые через «е», существовали в более приватной обстановке, «вдали от шума городского», поэтому в течениенескольких лет прекрасно обустроили ежегодно (ежелетне) посещаемое местечко. Киевляне, например, установили на берегупляжные раздевалки, обрудовали мостки и вышку для ныряния, огородилибонами купалку. В отличие от муромских понтонёров онивели более цивилизованный образ бивуачной жизни – может быть, поэтомубольшинство женатых киевских офицеров приезжало в своё условноеТушино, располагавшееся к югу от настоящего, с жёнами и детишками. (Ныне это район Хорошёво-Мнёвники).