Тихий тиран

— А вы, матушка, малость погрузнели, — сказал он, словно угадав ее мысли, — но, в общем, такая же пава, как и была…

Оба чувствовали, что разговор не получается. Крупина снова ощутила тоску, испытанную в поезде. Она взглянула на профессора, лениво жующего папиросу, и опять подумала, как тогда: «Зачем я сюда еду?» Она так и сложила слова: «Зачем… еду…» — будто забыла, что уже приехала, уже дежурила, подменяя заболевшего врача.

— Кстати о будущем. — Кулагин наморщил лоб. — Я считаю, что вам не мешало бы профессором стать. Верно ведь? Со временем, конечно…

— Я приехала не за должностью, — отмахнулась Крупина.

— Ценю! — развел руками Кулагин. — Но все-таки… Я бы хотел, чтобы вы получили в моем институте это звание. Тем более что возможность есть.

— Какая же? — спросила Крупина.

— Вы подготовите несколько кандидатов паук, а кандидаты на кандидатов у нас имеются, — скаламбурил Сергей Сергеевич и улыбнулся.

— Кто?

— Ну, во-первых, Богоявленская, — тут же откликнулся Кулагин и наклонил голову. — Тем более что диссертация уже готова. А ваша рецензия поможет и ей и вам.

— Значит, она не только карандаши затачивает? — с невольной иронией протянула Крупина.

— Вы сами признались, что затачивали хуже ее, а стали доктором наук. Выходит, ей прямой путь в академики! — отшутился Кулагин.

— Может быть, может быть… — согласилась Крупина и встала. — Я познакомлюсь с ее работой.

— Разумеется, разумеется. — Кулагин тоже поднялся. — По-моему, она способный человек. Впрочем, не буду опережать вашего мнения… У вас есть еще ко мне вопросы? — вдруг спросил он, хотя Крупина ничего не спрашивала.

Она с удивлением посмотрела на Кулагина:

— Нет. Впрочем, вчера поздно вечером в институт была доставлена больная с обширным инфарктом. Вас не было, и я разрешила ее положить. Это ничего?

— Это ничего… Но впредь сообщайте мне… По телефону…

Крупина сама сделала укол новой больной.

— Видать, каюк ей скоро. Ишь, синяя какая… — сказали сзади.

Крупина повернулась и резко оборвала говорившую:

— Вы что это себе позволяете, Романова? Лежите спокойно и не разговаривайте!

Медсестра тоже посмотрела на Романову и укоризненно покачала головой.

Когда они вышли из палаты, Зоя Романова презрительно скривила губы и повернулась к соседке, лежавшей у окна:

— А что я сказала, Евдокия Гавриловна?

— Грубая ты, Зоя, — тихо проговорила та.

— Какая уж есть! Только не люблю на черное говорить белое. Ясно?

Евдокия Гавриловна промолчала. Зоя сунула руку под подушку, достала оттуда маленькое зеркальце, посмотрелась в него и вдруг всхлипнула:

— Второй месяц торчу здесь. Все надоело!.. Каждый день кого-нибудь привозят, увозят, со всеми разговаривают, а как Романова, так смотрины молчаливые, да? Ненавижу!..

— Что ты ненавидишь? — тихо спросила Евдокия Гавриловна.

— Все! — вскрикнула Зоя. — И эту палату, и врачей, и вас, и эту новенькую — синюю… Что она за цаца такая? Все вокруг бегают, суетятся, уколы делают, анализы всякие… Может, она министерша какая, так чего здесь лежит, а не в Москве?

— Глупая ты, Зоя, — вздохнула Евдокия Гавриловна.

— Может, и глупая, а может, и умная. Думаете, если я официантка, так уж ничего и не соображаю, да? Мы все тут одинаковые, почему же к одним такое отношение, а к другим — совсем наоборот? Если ее колют, пусть и меня тоже!..

— Я и говорю, что глупая ты, Зоя, — повторила Евдокия Гавриловна, — у нее же инфаркт.

— Подумаешь! — На лице Романовой появилась гримаса. — Мой братан уже два перенес, а все водку жрет! И хоть бы что!..

— Трудно с тобой говорить, Зоя, — поморщилась Евдокия Гавриловна, — у тебя на все ответ готов. Тебе про Егора, а ты про Фому… А ее скоро от нас возьмут. Мне Глафира Степановна сказала. Вот освободится место в палате сердечников, туда и свезут.

— А может, и в морг, — хихикнула Романова.

Евдокия Гавриловна долгим взглядом посмотрела на нее и закрыла глаза, всем своим видом показывая: не о чем нам с тобой разговаривать, раз ты бессердечная такая!

— Да я пошутила, — забормотала Зоя. — Не спите, Евдокия Гавриловна, не спите, давайте еще поговорим… Тяжко мне очень. Ну не спите же!

Евдокия Гавриловна молчала.

5

После приезда Рубен Тигранович Манукянц пошел в райком партии. На следующий же день. Разговаривал с ним средних лет мужчина в очках. Манукянц не мог, видимо, объяснить, что нужно ему, а инструктор — понять, чего хочет этот старый человек, пытающийся ходить по-военному, ровно и энергично, а у самого правая нога нет-нет да и западет, волочится немного.

— Без малого сорок лет в армии, — говорил Манукянц, — а теперь на пенсии. Здоровье отличное, могу людям пользу принести. Что ж, мне теперь по бульварам бегать да «козла» забивать?!

— Извините, а какое у вас звание было? — Инструктор незаметно подавил зевок.

— Полковник, — скромно ответил Манукянц.

— О! — с удивлением протянул мужчина и усмехнулся. — Какой же вам смысл работать?

— Во-во! — почему-то с радостью подхватил Манукянц. — Давайте, давайте, дорогой…

— Нет, кроме шуток? Неужели вам пенсии не хватает?

— Я же сказал, — хмуро произнес Манукянц, — людям могу еще пользу принести.

— Кем же вы хотите пойти работать?