Отдавая себе отчёт в том, что иной возможности выбраться за стены Тики Ту у него нет, иначе как дать согласие на сотрудничество с Архитектором, Предо таки взялся за выполнение поручения Власа Степановича. Пусть с условием, что тот предварительно раскроет карты. Хотя бы частично.
Похоже, Якушев и сам здорово устал от загадок. Любой тиран, какими бы благими намерениями он ни руководствовался, не чужд самолюбования. Факт известный. А перед кем тут распускать хвост? Перед безмолвными лиссами? Перед бездушными сущностями? Не оценят же!
— Я очень рад, дорогой мой Предо, — говорил Архитектор на утренней «понедельничной планёрке» в гостиной собственного особняка, — что вы избрали верный путь. На самом деле я вовсе и не собираюсь с вами секретничать. Отвечу абсолютно на все, даже самые бестактные, ваши вопросы. Итак, во-первых, вы хотите знать, зачем мне понадобилась душа Дарии Аль-Заббар. Не так ли?
— Вы настоящий провидец, — с напускной серьёзностью подтвердил хранитель.
— Что ж, понимаю ваше любопытство, — не заметил сарказма в голосе Влас Степанович. Или сделал вид. — Тем более, как участник операции, вы должны быть осведомлены о том, что живая душа, доставленная в Тики Ту небожителем, будет иметь гораздо больше весу. А значит, и перспектив. Понимаете, какая штука, Предо… В городе сейчас проживает около двухсот пятидесяти миллионов сущностей. Представляете, это почти как население Советского Союза до его распада. Очень много граждан. Очень! И всей этой, как вы некогда выразились, психомассой надо как-то управлять.
— Мне казалось, вы только этим и занимаетесь, — пожал плечами хранитель.
— Верно, занимаюсь, — согласился Якушев. — И собираюсь ещё… эээ… некоторое время. Меня такое положение дел на сегодняшний день устраивает… В некотором роде. Но есть одно пожелание. Понимаете, ангел, я прежде всего художник. Творец. А занимаюсь административной работой. Рутина страшная! Засасывает, засасывает… Разве это нормально?
— А разве нет, о, великий Архитектор? — усмехнулся Предо.
— Да перестаньте вы надо мной издеваться, — спокойно попросил Якушев. — Повторю, если вы не услышали: я по сути художник, а вовсе не администратор. И мне…
— Да понял я, понял, — перебил его Предо. — Но вспомните-ка и вы некоего австрийского художника, который тоже сперва ушёл на административную работу, а потом возмнил себя создателем нового мира.
— Интересные у вас параллели, хранитель, — покачал головой Влас Степанович. — Но в высшей степени некорректные. Я в отличие от вашего непризнанного гения прежде всего люблю людей. Даже таких непутёвых, как граждане Тики Ту. И не делю их на сорта. Имперских амбиций у меня тоже нет. Не верите? Вот вам слово великого Архитектора жизни!
Обя засмеялись.
— Продолжайте, Степаныч, — через минуту выдавил из себя Предо, вытирая выступившие из глаз слёзы, — продолжайте. Приятно видеть вас в хорошем настроении.
— Спасибо, — кивнул Якушев. — О чём бишь я? А! О работе! И теперь, когда я вам сказал, что хочу больше времени уделять чистому творчеству, давайте посмотрим на ситуацию в новом свете. Есть факт: сюда, в Тики Ту, стремится чистая живая душа. Она идёт к цели, не взирая ни на какие на препятствия. Вопрос: стоит ли ей мешать? И, собственно, зачем? Я уже не слишком молод и при том здорово устал. Совмещать обязанности с живописью становится всё труденее и труднее, а выбрать что-то одно не могу. Бросить управление городом? Об этом и речи быть не может. Завязать с творчеством — выше моих сил. Мне, уважаемый Предо, нужен помощник. И преемник. При том, срочно. Это вы, небожители, живёте веками, я ж просто человек. Хоть и поставленный обстоятельствами в несколько иные рамки, нежели прочие мне подобные. И, увы — или к счастью — не вечен. Нет, мы можем отвратить душу девочки от визита сюда. Вы можете! Но кто заменит меня? Может, вы согласитесь? Ох, что-то я сильно сомневаюсь!
— И правильно делаете, — кивнул ангел. — Не соглашусь. У меня тоже есть обязанности. Но, говоря о необходимости вам помощника-преемника, вы, Влас Степанович, упускаете одну деталь.
— Какую же? — вскинул брови Якушев.
— Есть некая живая душа, которая, попади сюда, немедленно окажется за конторкой и начнёт разгребать ту самую повседневную рутину, которая, простите, лично вам осточертела, дорогой мой художник, — совершенно серьёзно проговорил Предо. — А не приходило ли вам в многомудрую голову, что душа та может оказаться творчески одарённой не меньше, а, может, и побольше вашего? Насколько я помню, вы говорили мне о совсем юной особе. Ох, что-то я не верю, что она, узнав все тонкости вашего административного ремесла, согласиться остаться здесь добровольно на долгие-долгие годы. А это значит, что без насилия мы не обойдётся. Так?
— Ну почему же?