Тилья из Гронвиля (СИ)

— Теперь о вас многие гномы знают. Такой шум поднялся из-за вашей пропажи. Так что написать родителям?

Вот теперь моя радость сменилась досадой: как же рассказать им про злоключения? Условием отправки банком моего письма была его краткость. Однако если кратко рассказать о бегстве с чужими деньгами — получается что-то похожее на кражу.

Заметив мою растерянность, гном спросил:

— Что-то еще?

— Нет. Думаю, как рассказать родителям о том, что случилось.

Мужчина вздохнул, покачал головой, затем взял перо, махнул в чернильницу и произнес:

— Рассказывай.

— На ярмарке нас с Дирком разделила толпа. Пользуясь случаем, я хотела узнать про академию. Но на обратном пути меня чуть не ограбили прямо среди белого дня… — вздохнув, продолжила рассказ: — Хотела вернуться к Дирку как можно скорее, но грабители, от которых чудом улизнула, искали меня по всей улице. И мне пришлось затаиться в укромном месте. Однако меня нашла собака, я испугалась, упала в реку и оказалась в Кулях. Там меня чуть снова не ограбили, но спас господин Грон. И теперь я тут…

— Еду домой? — уточнил гном, записывавший за мной все сказанное.

— Нет, в Эльверд, — возразила.

— А, может, все-таки домой?! — в его невыразительных глазах мелькнула насмешка.

— Я очень хочу научиться ковать! — мой ответ прозвучал донельзя наивно. Но это было правдой. — Папа запрещает и не хочет отдавать меня в ученицы. А учат только в Эльверде.

Мужчина вздохнул и подытожил:

— Гномье проклятье, тянущее к металлу.

— Не уверена, что желание учиться, проклятье, — осторожно заметила.

— Очень хочешь работать в кузне, любишь возиться с металлами и даже во сне видишь, как пылает печь, и алеет прут? — перечислил он прискорбно. — Значит, точно проклятье. Но можешь считать даром…

Судя по сочувствующему тону, его тоже тянет к металлу, но исключительно в виде монет, потому что когда я протянула кошель, он впервые улыбнулся.

Уладив все дела, я положила в карман две простые чеканки, разменянные тут же в банке, сердечно поблагодарила господина Селти за помощь и побежала сообщить Грону, что доеду до Эльверда в сопровождении охраны гномьего банка. Как раз вскоре туда отправят хорошо охраняемая подвода. Мне следует лишь в тот день явиться в банк, и все.

Глава 6

Весть, что я намерена поехать в Эльверд, не удивила Грона.

— Подозревал, — улыбнулся он и осторожно потрепал меня по макушке. — Я бы тоже поехал. Но не доверял бы никому.

— Не буду, — улыбнулась и я.

— Садись, довезу до «дворика», что посоветовал «господин важный гном», — он протянул огромную, мозолистую ладонь, помог подняться в повозку, и мы поехали искать постоялый двор, настоятельно рекомендуемый господином Селти.

Наверно, я показалась главе местного «Гномьего банка» глупенькой провинциалкой, раз он снизошел до того, что озаботился моим ночлегом.

— Пустель — мирный городишко, но лишь для того, кто умеет беречь свой покой, — пробубнил он, выводя на листе белейшем неповторимо-мудреную роспись, и вручил его мне. — Отдашь хозяйке постоялого двора!

Не знаю, какие отношения связывают его и мадам Ульну, но при виде заведения Грон выдохнул с облегчением. Мне даже на миг показалось, что если бы постоялый двор вызвал у него подозрения, он бы увез меня обратно в Тригу и затем лично довез бы до Гронвиля.

— Спасибо! — поблагодарила я, попрощалась. — Если бы не вы, страшно подумать, что бы со мной могло случиться. Я не забуду!

— Да ладно уж! — рассмеялся Грон, от смущения начав приглаживать волосы. Несмотря на грозный вид, он был добрым и скромным человеком.

— Если выучусь, обязательно выкую для вас что-нибудь! — пообещала.

— Буду ждать, — он осторожно спустил меня на мостовую, ровнехонько перед воротами постоялого двора, махнул рукой на прощание и крикнул: — Мальде и детям скажу, что поехала в Гронвиль! — и груженная доверху повозка медленно тронулась.

Наблюдать, как Грон-великан уезжает, было немного грустно. Вернусь домой, попрошу отца выковать для него самый лучший топор из настоящего горного блескала, который не тупится, не ржавеет и сверкает на солнце, подобно зеркалу.

Когда он скрылся из виду, я вздохнула и, миновав раскрытые ворота, направилась к добротному, двухэтажному деревянному зданию.

Вход с тремя ступеньками украшали две бочки с цветами, козырек с яркой черепицей и искусная кованная вывеска: «Постоялый двор Ульны». Ветер раскачивал ее, и она жалобно поскрипывала, обращая на себя внимание.

Я достала из сумы письмо, сжала в руке и толкнула дверь.

Звякнул колокольчик. На меня тут же обернулись все, кто был в общем зале: несколько мужчин и две женщины. Голоса стихли. Они даже есть перестали, наблюдая за тем, как я бочком прохожу мимо и иду к стойке, за которой сидит уже не молодая гнома в аккуратном, белом чепце. Она чинно восседала на высоком стуле, поэтому мне пришлось смотреть на нее снизу вверх. Как же неловко я себя чувствовала, под ее испытывающим взглядом.

Не успела я разомкнуть рта, госпожа Ульна огорошила:

— Очень жаль, милая, но свободных мест нет.

— Да? — растерялась я. — Очень жаль, — поджала губы, опустила голову и хотела уже уйти, как она полюбопытствовала: