Тим

– Мне она нравится. – Он поставил горшочек с папоротником на землю и обнял ее за талию. – Мэри, почему ты так чудесно выглядишь в последнее время?

– Потому что у меня есть ты.

– Нет, я думаю, это потому, что ты одета не так, как всегда. Мне больше нравится, когда на тебе нет обуви, чулок и ты не причесана.

– Тим, как ты смотришь на то, чтобы мы пару недель провели за городом? Здесь хорошо, но в коттедже еще лучше.

– Конечно, с удовольствием! Мне этот дом раньше не очень нравился, но потом, когда ты вернулась из больницы, здесь стало по-настоящему хорошо. Теперь я чувствую, что он мой. Но коттедж я люблю больше всего на свете.

– Да, знаю. Так давай поедем туда прямо сейчас? Здесь нас ничто не держит.

Ни ему, ни ей даже в голову не приходило, что можно поехать куда-то еще, кроме загородного дома. Грандиозные планы Мэри свозить Тима на Большой Барьерный риф и в пустыню были отложены.

Уже вечером они были за городом и, веселясь, долго спорили, где должны спать. В итоге большую двуспальную кровать Мэри перенесли в комнату Тима, а дверь в ее кипенно-белую келью закрыли до лучших времен – пока у них не появится желание съездить в Госфорд за краской для обновления интерьера. Цветущий сад не требовал особого ухода, работы по дому было еще меньше, и Тим с Мэри часами бродили в буше, исследуя его очаровательные первозданные уголки. Ложились где-нибудь на земле и, склонив друг к другу головы, наблюдали за муравейником или сидели не дыша и смотрели, как лирохвост-самец исполняет свой замысловатый брачный танец. Если не успевали вернуться домой до ночи, они расстилали одеяло на траве и укладывались спать под звездами. Порой они спали весь день, а с наступлением темноты шли на пляж, разводили костер, наслаждаясь обретенной свободой, раздевались догола и, укрытые темнотой от чужих глаз, купались в неподвижных смоляных водах реки, пока от костра не оставались одни угли. После, не в силах дольше противиться зову своей любви, Тим укладывал Мэри на одеяло, расстеленное на песке, а она притягивала его к себе, наслаждаясь немыслимым счастьем.

Как-то ночью Мэри пробудилась от глубокого сна на берегу и с минуту лежала, пытаясь сообразить, где находится. Сознание прояснилось, едва она ощутила объятия Тима. По ночам Тим ни на секунду ее не отпускал. При любой попытке отодвинуться он мгновенно просыпался, и снова привлекал ее к себе со вздохом облегчения, смешанного со страхом, словно боялся, что некая неведомая сила, таившаяся в темноте, отнимет у него Мэри. Но Тим с ней никогда об этом не говорил, и она его не пытала, догадываясь, что он сам расскажет, когда придет время.

Лето было в самом разгаре, погода стояла идеальная: днем – жарко и сухо, по ночам морской бриз приносил благостную прохладу. Мэри подняла глаза к небу и пришла в изумление, охваченная благоговейным трепетом. Небесный свод от горизонта до горизонта опоясывала широкая лента Млечного Пути, так густо усеянная огоньками звезд, что даже беззвездные участки неба излучали слабое сияние. Ничто не приглушало их блеска – ни туманная дымка, ни огни далекого города. Южный Крест простирал яркие лучи на все четыре стороны, а пятая звезда ослепительно сверкала. Отовсюду лился серебряный свет; река искрилась, песок переливался мириадами крошечных алмазов.

На мгновение все вокруг замерло, и Мэри почудилось, будто она услышала – или почувствовала – некий звук, похожий на вскрик, резонировавший на грани небытия. Что бы это ни было, оно несло в себе успокоение и завершенность. Мэри еще долго напрягала слух, но звук не повторился и ей подумалось, что, возможно, в такие ночи, как эта, душа мира незримой вуалью накрывает все живое на земле.

Мэри всегда беседовала с Тимом о Боге, ибо идея эта была проста, а Тим – существо простодушное – охотно принимал на веру то, что постичь было нельзя. Но сама Мэри в Бога не верила; ее убежденность строилась на стандартных нефилософских представлениях, что жизнь человеку дается один раз. Разве не это самое важное независимо от того, есть на свете некие высшие силы или нет? Какая разница, есть Бог или нет, если душа смертна и жизнь прерывается на краю могилы? Если Мэри и думала о Боге, то только в преломлении к Тиму и к маленьким детям, чистым непорочным созданиям. Ее собственная жизнь была далека от сверхъестественного. Мэри казалось, что существуют два вероучения: одно для детей, другое – для взрослых. И все же тот призрачный звук в ночи, который она то ли услышала, то ли почувствовала, растревожил ее, будто она прикоснулась к чему-то потустороннему. Мэри вдруг вспомнила одно древнее предание, гласящее, что, когда душа умершего человека покидает его телесную оболочку, собаки поднимают морды и воют на луну, сотрясаясь от скорби. Мэри села и обхватила руками колени.

Тим мгновенно проснулся.

– Мэри, что с тобой?

– Не знаю… Мне кажется, что-то случилось. Сама не пойму. Ты что-нибудь чувствуешь?

– Нет. Только то, что ты отстранилась от меня.