Тим

Глядя на чёрную громаду, Брэндон ощутил себя ничтожной букашкой в сравнении с тем, что падало на него с неба. Рефлекторно бросил автомат и прижал к груди самое ценное в его жизни сокровище. Первые ощущения оказались обманчивы: крейсер в полной тишине прошёл над побережьем и рухнул в нескольких километрах от берега.

Дрогнула земля, со стороны океана пришёл нарастающий шум, и Брэндон увидел гигантскую волну, стеной идущую к берегу. Видя, что не уйти, Брэндон раскрыл кофр и последние, отведенные ему секунды, любовался самым прекрасным зрелищем в своей жизни.

***

Звук. Он пришел ниоткуда. Появился сам собой, и всё. Слабое шипение, похожее на живительный ветерок Вирона.

Вирона; сознание за что-то зацепилось. Затем появился свет, мутный, как молоко домашнего Версула, но он перетёк в туман, а уже в нём появилось жёлтое пятно.

Опять смутно знакомое жужжание, после чего жёлтое пятно приблизилось ещё ближе.

— От систем жизнеобеспечения отключён, — прилетели откуда-то издалека смутно знакомые, что-то так сильно напоминающие звуки, — работа органов в норме, организм функционирует в автономном режиме. Если в течение суток органы не дадут сбоев, вкачаем в кровь закрепитель и снимаем с жизнеобеспечения.

Абракадабра неясных звуков растерялась где-то вдали. Появился дискомфорт, но всё быстро померкло, и сознание вновь растворилось в тишине и покое.

В следующий раз очнулся резко и бесповоротно. Открыл глаза и, переждав резь от света, увидел склонившуюся над собой темноволосую женщину.

— Как себя чувствуешь?

Вопрос адресовался явно ему. Он хотел ответить, но язык настолько присох к нёбу, что выдавить из себя смог нечто нечленораздельное. В руках собеседницы в белоснежной накидке появился стакан с водой. С такой жадностью он не пил никогда, на втором стакане язык обрёл хоть какую-то чувствительность, покончив с третьим, отдышался и показал, что хватит.

— Как самочувствие? — повторила она вопрос.

— Хорошо, — автоматически ответил он, даже не поняв ни сути вопроса, ни смысла собственного ответа.

— Болит?

Опять заминка, он упорно пытался понять значение, казалось бы, таких знакомых звуков. Не дождавшись реакции, она продолжила.

— Ты помнишь, как тебя зовут?

— Тим, — шипящим чужим голосом, с трудом провернув во рту всё ещё деревянный язык, ответил он.

— Как? — зачем-то сделав вид, что не расслышала, повторила она.

— Меня зовут Тим.

По её одежде, а осмотревшись, и по окружающей обстановке понял, что проснулся в медицинском блоке корабля, либо в здании, имеющем к медицине прямое отношение.

Наверное, так было задумано, а возможно, и нет, но в случае с Тимом сработала именно произнесённая им первая фраза. После неё словно упала стена, и лавина воспоминаний вмиг вернула в реальность, напомнив всё, что с ним произошло.

В первую очередь попытался принять полусидящее положение, но одеревеневшие мышцы спины отказались слушаться. Тогда максимально приподняв голову и сместив взгляд на свой левый бок, он с трудом подтянул туда руку, непослушными пальцами зацепил больничную робу.

Ничего: ни шрама, ни царапины, только нежная кожа на месте недавней раны. Дотянулся до простреленной икры, но и там ничего: ни боли, ни повязки; коснулся лица, а там гладкая кожа.

Дальше была реакция. В воображении рваными сегментами вспыхивали недавние события. В каждом из них память подавала произошедшую с ним опасную ситуацию, и таких набиралось много. Что-то внутри реагировало на каждый пласт таких воспоминаний то коротким нервным смешком, то едва слышимым стоном.

Ева не удивлялась — подобная реакция психики на ускоренное восстановление тела являлась нормой. Столетия назад для сглаживания симптомов имелся ряд медитативных препаратов, но их производство давно свернули, а современных аналогов в природе не существовало. Глядя на остановившийся взгляд вдруг замершего пехотинца, видя наполнившиеся слезами глаза, она морщилась при каждом звуке, издаваемым им с завидной периодичностью.

Когда эмоциональный взрыв отступил, Тим ощутил страшную усталость. Навалилась апатия, веки сами собой закрылись, как заснул, даже не заметил. Так повторялось несколько дней кряду, пока приступы не прошли сами собой.

Тим просыпался, беседовал с Евой, лейтенантом медицинской службы, а последний раз с пожилым мужчиной. На пятые сутки с момента возвращения в сознание Тима перевели в такой же стерильно-белый бокс, но только с обычной, водружённой на амортизаторы узкой койкой, железным каютным стулом и стойкой с аппаратурой. С каждым днём его бодрствование становилось длиннее, а информации из бесед с медиками получал всё больше.