Тимош и Роксанда

Тимош подбежал к нему, обнял, повернул туда-сюда!

— Экий ты! Я думал, княжич иноземный к нам прибыл.

На ясном лице Юрка сохранялась все та же приветливая сдержанная улыбка.

— Да ты, брат, совсем не наш стал! — удивился Тимош. — Заучили тебя киевские мудрецы. Плюнь на латынь. Бери саблю, поехали со мной!

— Я рад, — сказал Юрко, — что застал тебя.

— Отец! — вскричал Тимош. — Забери ты Юрка из академии. Поляком станет хлопец. Чистым поляком.

— Умная голова казаку не помеха, — сказал Богдан. — Тебе бы, Тимош, тоже поучиться надо.

— Да уж поздно!

— Ума набираться никогда не поздно.

Богдан встал, обнял сыновей.

— Одно крыло у меня совсем крепкое, а другое вот отрастает.

3

5 июля 1653 года Василий Лупу выступил со всем своим войском на Стефана Георгия.

Все утро над Яссами бушевала гроза. Молнии секли небо по две, по три враз, и казалось, небесная твердь повредилась и никогда уже не быть над Яссами безупречному голубому своду. Вместо раскатов грома стоял неумолчный гул и рокот.

Одна из молний ударила в церковь Святой Параскевы. Загорелся купол, крест сорвался и ушел глубоко в землю.

Пожары возникали то там, то здесь, и вдруг запылали дворцовые конюшни.

— Возможно, само небо возвещает о конце моего господарства, — сказал Лупу сыну Стефану.

— Не следует ли отменить поход? — спросил Стефан.

Василий Лупу улыбнулся:

— Верно, сын! В государственных делах надо уметь отступать до самого дальнего края. Упираться и стоять за правду так же нелепо, как упираться и стоять за неправду. Я только думаю о том, что сидеть ныне во дворце еще более опасно, чем идти на поле брани.

Армия покинула Яссы. У господаря было одиннадцать тысяч молдавского войска и четыре тысячи казаков. За армией потянулись возы греческих купцов. Греки боялись оставаться в городе.

Гроза угомонилась. Воздух был целителен, его можно было пить, как вино. Господарь, хмелея от свежести, выглядел веселым и бодрым.

Когда проезжали какой-то деревенькой, Василий Лупу вдруг указал на первую попавшуюся ему на глаза хату и сказал своим телохранителям:

— Я хочу поговорить с хозяином этого жилья.

Мужика звали, как и господаря, Василием. Он был черен и худ.

— Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз, — сказал Лупу, и все тотчас вышли из дому.

Лупу сел. Мужик стоял перед своим повелителем, разминая в широченных ладонях свою шапку.

— Садись и ты, — сказал ему Лупу.

— Не смею, — ответил мужик.

— Садись. Я — велю. Мы должны говорить с тобой на равных.

Мужик сел, словно на кол. Лупу не спешил со своим разговором.

— Дай воды.

Мужик сорвался с места, принес полный ковш. Лупу хотел только пригубить, но выпил ковш до дна.

— Сладкая вода в твоем колодце.

— Сладкая, — согласился мужик.

— Ну а ты моего питья испей! — Достал сулею, налил вина.

Мужик выпил.

— Ну как? — спросил Лупу.

— Доброе вино! Никогда такого не пивал, — признался мужик. — Мой виноград тоже неплох, а такого вина не сделать.

— Скажи! Только правду скажи! Плохим ли я тебе был господарем? — спросил Василий Лупу.

Мужик от такого вопроса стал красным, как краснеют раки, опущенные в кипяток.

— Я хочу знать правду, — предупредил господарь. — За правду, какая бы ни была, я тебя награжу. Неправду я каждый день слышать привык.

Хозяин дома заерзал на лавке.

— Нам все одно! — сказал, быстро глянув на своего непрошеного гостя. — Нам до господаря, как до неба.

— Как же все равно! — удивился Лупу. — Я весь народ на три года от поборов освобождал, разве не легче было жить?

— Легче! — согласился мужик. — Только мы такого не помним. Это при дедушке еще было.

— Верно! — согласился господарь. — Добро долго не помнят. Это я помню, потому что для меня и нынешний день дорог, и первый день моего господарства, а был тот день почти двадцать лет тому назад. Это я помню, что строил школы, храмы. Мощи перевозил.

Мужик согласно кивал головой.

— Так плохим ли я был для тебя господарем? — вновь спросил Лупу.

— Хорошим, — сказал мужик.

— А вот сядет на мое место не грек, а вашего, молдавского рода господарь, ты ведь возрадуешься?

— Возрадуюсь! — согласился мужик.

— А чему же ты возрадуешься? Будет тот господарь молдаванином, но сдерет он с тебя втрое против моего. О школах думать забудет. Храмы строить не станет, потому что, угождая туркам, все деньги в Истамбул сплавит. Чему же ты возрадуешься?

— Да ведь свой! — сказал мужик. — Только в твоих словах, пожалуй, тоже есть правда.

— Ты еще вспомнишь эти мои слова. И меня вспомнишь.

Лупу положил на стол золотой, перекрестился на икону и вышел из хаты вон.

4

Войска выстроились друг против друга. Трубы запели атаку. Но молдаване — все правое крыло — опустили знамена и перешли на сторону Стефана Георгия.

И все переменилось вдруг. Настегивая лошадей, грохоча колесами, помчался в бегство купеческий обоз. Бежали все: казаки, бояре, господарь. Каждый бежал, думая о себе.

Погоня была яростной.

Стефан Лупу, прижатый преследователями к реке, прыгнул с конем в воду и ушел с казачьим отрядом к Хмельницкому. Молдавский гетман, брат Василия Лупу, попал в пшеницу. Его настигли и взяли в плен.

Сам Лупу с отрядом преданных ему черкесов ушел в Рашков.

5