Тимош и Роксанда

Палили пушки, катили тройки, но Богдан из-за стола не выходил, сидел в обнимку с Данилой Нечаем и с любезным своим Тугай-беем.

— Славно жить, когда есть такие други! — говорил он им. — Есть друзья — враг дрожи! Нет друзей — сам трясись.

И начал тут Богдан говорить о том, что польских гетманов, коронного и польного, тех, которые под Корсунью взяты, пожалуй, надо бы отпустить из неволи. Успокоить поляков, а то они опять шебуршатся, короля ругают за Зборовские пакты, Оссолинского убить готовы.

Говорил одно — думал другое. В Польше к власти добирается князь Иеремия — лютый враг Украины. Король к Оссолинскому за советами втайне ночами ездит, а делами вершит все-таки Лещинский, человек партии Вишневецкого. Эти Зборовский мир не признают. Так, может, самое время смешать польскую колоду. Потоцкий и Калиновский — враги, но они тотчас вступят в борьбу между собой и с Вишневецким. Любо-дорого на чужую драку посмотреть.

Были вести у Богдана также из Молдавии. Господарь Василий Лупу хлопотал в Истамбуле за гетмана Потоцкого. Сынок Потоцкого Петр — ныне лучший друг дома. Уж не собирается ли господарь породниться с Потоцкими?

Тугай-бей обещал передать хану просьбу гетмана. В Крыму слово Хмельницкого равно ханской воле. Ныне Крым живет богато, и в том заслуга гетмана.

Свадьба прикатила с очередной прогулки, пошли песни, пляски. И в самый разгар веселия — гонцы с кожаным мешком.

— Вот он — изменник! — Ганжа, верный человек, достал из мешка голову. — Лжегетман Худолей!

Богдан побледнел, брезгливо поморщился:

— Пусть унесут. Садись, Ганжа, за стол.

Притихла свадьба. Данила Нечай сидел, отирая ладонью пот с виска. Богдан взял кубок, поднялся:

— Кто только придумал — головы в мешках возить?

Но тайный приказ Ганже сам отдавал, пусть кое-кто поглядит, тот же Данила Нечай.

— Жаль Худолея, — сказал Богдан, — храбрый был казак. Захотел смерти, шел бы в Польшу. Ох, тяжела булава гетманская. Тяжела, други! Вы и не знаете, как она тяжела. Я бы, может, с тем Худолеем на этого Хмельницкого в обнимку войной пошел… Хмельницкий-то панов на Украину пустил. Хмельницкий в реестр записывает не всякого, а через двух да через трех. Хмельницкий не хуже поляков на колы сажает. — Вытянул из-за пояса булаву. — А вы возьмите-ка ее! Понянчите! Каково вам будет… То не гетман Хмельницкий скор на расправу, то не Хмельницкий глух к ропоту крестьян и казаков — власть. Мне ли одному нужна Украина единая, сильная, сытая? Мне?! — потряс чупрыной. — Я стар. Вам она нужна — великая Украина в здоровье и в целости. Вам она останется здоровой, цельной, могучей. Ну, а все шишки Богдану. Бодай его в боки! Горько!

— Горько! — закричали гости и вспомнили о молодых.

Иван Нечай встал, подкрутил ус. Поднялась и Степанида. Поцеловались. И тотчас во славу молодых ударила пушка.

— Пора и твою свадьбу сыграть, Тимош, — сказал Богдан сыну.

И вскоре поехали в Яссы казацкие сваты.

13

Коронный гетман Николай Потоцкий вернулся из плена на страстной неделе. Вслед за ним отпустили Калиновского. Видно, у Хмельницкого с ханом уговор был об их отпуске. А может, гетман только вид делал, что это его задумка — отпустить Потоцкого и Калиновского. Отпустили гетманов за выкуп, а Потоцкому, сверх того, пришлось вместо себя отправить заложником в Бахчисарай сына Петра.

О коронном гетмане шел слух, будто он стал совсем дряхл, однако по Варшаве в первый же день приезда молва разнесла его слова: «Я буду воевать с казаками, пока вся земля не покраснеет от их крови».

В те дни не только в домах Калиновского и Потоцкого была радость. Возвращались из казацкого плена многие шляхтичи, отпущенные во исполнение статей Зборовского договора. Вернулся и Стефан Чарнецкий. Его звезда, выйдя из-за горизонта, начинала свой путь по небу, высок этот был путь, и черной была эта звезда для многих.

14

Королеве Марии представилась возможность показать свою щедрость и доброту. Она принимала в своем дворце беглянку из казачьей неволи, милую и отважную княжну Софью Четвертинскую.

— Я прошу вашу королевскую милость заступиться за меня перед королем и перед примасом. Я мужняя жена, но казачий полковник Антон Жданович повел меня под венец, грозя расправой.

— Я думаю, что церковь признает такой брак недействительным, — сказала королева и пригласила княжну пожить в ее королевском дворце.

Однажды на прогулке герцогиня де Круа спросила княжну:

— Скажите, неужели они так ужасны, эти казаки? Я слышала, что многие женщины не прочь изведать их неволи. Говорят, что они сильны… как быки.

Герцогиня завела пикантный разговор, дабы потешить королеву, но княжна Софья ответила серьезно, не принимая игры:

— Когда одни казаки насиловали меня, мою сестру и мою мать, их товарищи пилой перепиливали шею моему отцу.

Герцогиня побледнела, пошатнулась.