Тимош и Роксанда

— Разыщи своего Ису! — сказал Богдан сыну. — Узнай, что хан затевает. Упроси хоть ширинцев вернуться. А ты, Иван, — гетман тронул за плечо Выговского, — будь возле Сефирь Газы, можешь обещать ему хоть само солнце.

Аслам-мурза приблизился к гетману.

— Хан отдыхать повелел гостю.

Отвел Богдана в соседний дом.

Тимош принес недобрые вести. Сын Тугай-бея Иса сказал своему названому брату, что у хана с королем тайный уговор — не дать казакам победы. Помогать казацкому войску запрещено под страхом ханской немилости.

— Плохи наши дела, — сказал Богдан.

На следующее утро его допустили пред очи Ислам Гирея.

— Войско Запорожское стоит табором, — сказал хан. — И без тебя стоит.

— Великий хан, мы клятву дали перед Богом быть в дружбе!

— Э! Какая клятва! — засмеялся Ислам Гирей. — Москва твое Запорожское Войско под свою руку взяла. Какой же ты мне друг?

— Если бы Москва приняла нас, бедных, не было бы у меня печали. Где оно, московское войско?

Все вспомнил хану Хмельницкий: измену под Зборовом, грабежи украинских селений и городов, вспомнил свои заслуги перед Крымом.

— Что ты шумишь? — смеялся Ислам Гирей. — Если ты мне друг, пошли на Москву, а короля вместе с собой возьмем.

На следующий день Богдана, Выговского и Тимоша держали взаперти. Для разговора явился Сефирь Газы.

— Пусть меня к войску отпустят! — требовал Хмельницкий.

— Завтра! — пообещал он.

И точно: назавтра хан прислал за Богданом. Встретил как лучшего друга.

— Решили мы уходить домой, а ты можешь ехать к войску.

— Значит, бросаешь меня на съедение волкам.

— А ты тоже домой поезжай, — предложил хан. — Я от поляков слышал: у них с казаками переговоры. Казакам твоим обещано помилование, если тебя они выдадут. Так что думай, куда тебе ехать.

Богдан сунул руку за пазуху и вытащил, держа что-то в крепко зажатом кулаке.

— Помоги, хан! Отдам — это! — а глаза сияли, как давно уже не сияли.

— Что у тебя? — удивился хан.

Богдан медленно раскрыл пустую ладонь:

— Душа, хан! Самое дорогое — душа.

Ислам Гирей нахмурился.

— Прощай! — сказал гетману.

10

Они выехали на шлях, пятеро казаков. Налево небо было светлое, но там гремел гром: казачий табор отбивался от натиска польских хоругвей. Направо небо застилали тучи, земля пахла дождем.

— Ну что? — спросил гетман Тимоша, Выговского и казаков. — Здесь ждет нас плен, а там Украина, которую я головой поклялся вызволить из хлопства.

Повернул коня направо.

Погано было на душе, и больше всего от слов своих же, от правильных слов.

— Нечего головой попусту рисковать, — сказал Выговский.

— А не рисковать, так и жить незачем. — сказал Хмельницкий и поласкал рукою шею коня. — Ничего! Победы пережили, переживем и срам.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Казаки и без татар хорошо стояли. На следующей же день после бегства хана они отбили все атаки польского войска, потеряв мало, а у врага уничтожив добрых четыре тысячи жолнеров.

Ночь без гетмана была дождливая, ветреная, но казак сам себе гетман, свое дело знал и делал его не худо, как отцы и деды учили, — рыл окопы да валы насыпал.

Поляки проснулись, а перед ними крепость.

Без гетмана, однако, войску нельзя. Искали казаки Хмельницкого, посылали к хану полковников, но хан гетмана им не показал, а потом и совсем ушел из-под Берестечка.

И тогда казаки стали выбирать себе иного гетмана. Выкрикнули Филона Джалалию. Старый полковник от булавы отказался, но в наказные гетманы пошел.

Поляки стояли, особой прыти от окруженного, обезглавленного войска не ожидая, и поплатились.

Наказной гетман вывел казаков ночью на вылазку, и полк наемников был вырезан подчистую. Победа была немалая. Но тут начались между полковниками споры и раздоры. Одни стояли на том, что нужно напасть и порубать в куски проклятую шляхту. Другие хотели отсидеться. Филон Джалалия был горячий казак, но в бесшабашном нападении он видел погибель Войску.

Поползли по лагерю слухи: измена! Реестровые хотят удрать, уже два полковника перебежали к полякам. Один был Крыса, а назвать второго никто не мог, но все упрямо твердили: два изменника к Потоцкому ушли.

2

Павел Мыльский сидел в окопе с Тарасом Дейнекой. Дейнеки промеж себя почитали его за старшего брата. Остальных братьев Павел Мыльский так и не узнал, как зовут.

— Мы не Юрко, не Федько, не Богданко — мы Дейнеки: единый человек! — весело отвечали они на вопрос об имени и называли себя по-разному, забавляясь этой своей постоянной игрой.

Было затишье. Король присылал своего дворянина, обещал всем казакам помилование, если они повяжут и выдадут полковников. По этому случаю собралась рада, но часть казаков оставались в окопах, в охранении.

В небе над головами Павла и Тараса напевал свою радостную песню жаворонок.

— Невезучий ты, хлопец. — Тарас поглядел на пана Мыльского сбоку, засмеялся.

— Почему ты так решил?

— Да потому и решил. За поляков воевал, а мы как раз лупили поляков в хвост и в гриву. Стал за нас воевать, нас лупят.

— Ничего! Зато я живучий.

— Это дело не последнее, — согласился Дейнека и кивнул в сторону рады. — Как галки, раскричались.