Тимур. Тамерлан

— Надеюсь, вы не считаете меня своим литературным соперником?

— Считаю. Но разве это плохо? — улыбнулся Искендер.

— Пожалуй, хорошо. Буду рад вашему соперничеству. И дружбе.

Подъезжающие командиры кушунов, туменей, сотен и десятков располагались вокруг места заклания, не слезая со своих лошадей. Минбаши Джильберге очутился подле минбаши Милодрага, серба, равно как и он некогда воевавшего на стороне Баязета.

— Как вам нравится то, что он затеял на сей раз? — спросил немец.

— Что-то новенькое, — отвечал Милодраг. — Хочет пролить кровь китайцев задолго до того, как придёт в Китай.

— В Китай! Подумать только! Вы могли вообразить себе несколько лет назад, что отправитесь с походом на другой конец света?

— Нет, не мог, — честно признался сербский витязь. — Но мне это по душе.

— Мне тоже, — с многозначительным вздохом сказал Джильберге. — А вон, смотрите-ка, видите того юзбаши европейского вида? Знаете, кто это?

— Знаю, это дон Гомес, бывший гвардеец короля Кастильи.

— Чудно, не правда ли? Только ему стоило захотеть пойти тоже в поход на Китай, как хазрет тотчас же присвоил ему звание сотника. Где справедливость? Ведь нам с вами первое время пришлось походить в командирах десятки.

— Говорят, он неплохой рубака.

— А мы с вами что, плохие?..

В это время забили литавры и затрубил карнай. Тамерлан, выбрав наконец себе самую острую саблю, поднял её над головой и прислонил плашмя к своему затылку. Когда литавры и карнай смолкли, по холму разлилось гробовое молчание.

— Дети мои! — сказал Тамерлан тем самым своим голосом, которым он умел завораживать слушающих его. — Вы думаете, мы уже начали поход на Китай? Нет, ещё не начали. Но сейчас начнём его. Сейчас мы положим основание нашей грядущей великой победы. Никогда раньше мы так не делали. А жаль. Это было бы красиво. Я представляю себе башни-памятники в честь наших походов. На юго-востоке от Самарканда — в память об Индии. На юго-западе — в память о Сеистане и Фарсе. На западе — в память об Анкаре и Испагани. На северо-западе — в память о Золотой Орде. Может быть, мои внуки когда-нибудь возведут их. А сейчас мы начинаем великий поход на Китай, и в честь этого события здесь, на холме, будет воздвигнута башня, со всех сторон обложенная китайскими головами. Пусть каждый отсечёт одну голову и отдаст её каменщикам, дабы они могли произвести облицовку уже готовой каменной башни. А когда мы вернёмся из похода, пустые глазницы черепов будут смотреть на нас, встречая победителей. Йа-ху-у-у!

— Йа-ха-а-акккк! — заревело в ответ воинство Тамерлана.

Рослого и крепкого китайца подвели к коню, на котором восседал истребитель вселенной, и немного наклонили, подставляя шею обречённого под удар сабли. Не долго прицеливаясь, Тамерлан махнул саблей, и тело китайца дёрнулось в одну сторону, а голова, схваченная за волосы, очутилась в руках у нукера. Первая кровь этой новой войны фонтаном забрызгала во все стороны. Каменщик поймал брошенный ему круглый, окровавленный кирпич и принялся укладывать его в основание башни. Тамерлан вытер клинок прямо о рукав своего чекменя и отъехал в сторону, уступая место остальным военачальникам, и вторым за ним отсёк голову китайцу Аллахдад. Потом — Халиль-Султан. Следующим — беглербек Мизраб Барлас. Они подъезжали, свистела сабля, и новая голова летела в руки каменщиков. Лица убийц, озарённые кровавым зрелищем, горели от возбуждения. Дело подвигалось споро, и очередь не задерживалась — царевич Рустем, Ядгар Барлас, Али-Султан Таваджи, темник Мухаммед Азад, Яку Барлас, царевич Искендер, темник Шах Яхья с сыновьями — Султан-Мухаммедом и Султан-Джехангиром, Даулат Тимур Таваджи, беглербек Сеид Ходжа Мубашир, Исмаил Барлас, Хуссейн Малик-Куджа, правитель Кермана Султан Ахмад, минбаши Джильберге, Мингали Барлас, темник Хусрау Гази, Ходжи-Юсуф…

— Эй, Улугбек! — крикнул Тамерлан внуку, увидев, как тот жмётся, не решаясь подъехать и выполнить свой палаческий долг перед дедом. — Подъезжай ко мне, мой мальчик. Разрешаю тебе не делать этого. Сперва ты должен отличиться в честном бою.

Наконец не прошло и часу, как резня была закончена. Башня из человеческих голов, высотою в чагатайское копьё, вознеслась на плоской вершине холма, сплошь теперь залитой кровью. Обезглавленные тела быстро сносились в сторону. Китайцев было меньше, чем высших офицеров основного Тамерланова войска, и многим минбаши и юзбаши не хватило. Некоторые из них только рады были, что не пришлось попалачествовать, другие вслух выражали досаду, раздразнённые зрелищем безнаказанного избиения тех, чьи родственники в ближайшем будущем станут с оружием в руках защищать свою жизнь и свою страну.

— Знакомое и ужасное зрелище, — сказал мирза Искендер, глядя на башню, со стен которой взирали мёртвые лица китайцев.

— По-своему величественное и прекрасное, — молвил Шарафуддин. И добавил: — Таков Тамерлан, и иного Тамерлана нет.