Тина

Первое время Тина, спасая его репутацию, скрывала его «подвиги», рот на замке крепко держала, и об его слабости догадывались очень немногие. И я ради Тины часть этого вранья брала на себя. Мне казалось, в то время ему не хватало по-настоящему сильного, строгого и очень им уважаемого человека, критика, зеркала, чтобы увидеть себя со стороны. Не нашлось такого.

Три года он продержался в нашей лаборатории, но не прижился, попросили его «по собственному желанию». Потом он вообще стал скакать с предприятия на предприятие, и уже трудно было представить себе его работающим без понукания. С ленцой был, сачок. Все искал работу «не бей лежачего». Воображал, «что карта ему не прет». Считал, что будет нарасхват, а в нем таком не больно-то нуждались. Так возникла в его биографии целая череда заводов и НИИ, куда его дальше порога не пускали.

Поначалу Кирилл под неусыпным, чутким контролем Тины даже наукой занялся, правда, строил свои статьи в основном на критике оппонентов. Ему все время казалось, что он стоит на пороге открытия и приходил в ярость от неудач, бросал все, опять начинал. Ему крышу сносило от чужих замечаний. Не понимал, что успех зависит от постоянного развития личности. Только ведь это сложно, скучно и нудно…

Тина с тайным уважением относилась к труду мужа, создавала условия, уговаривала, успокаивала. Верила, что Кирилл когда-нибудь нос всем утрет. И я еще надеялась, что он повзрослеет и профессиональный интерес перевесит в нем все остальное, наносное. Но он быстро выдохся и забросил исследования. Так и не вырос из своих юношеских фантазий. Прикрывал отсутствие трудолюбия и таланта фразами типа: «Великие идеи часто разбиваются о множество чужих малых идей», «Мне не повезло».

Везение – из словаря слабых. Везет тем, кто вкалывает. Настоящее рождается на стыке страха от неудач и решимости. Ее-то Киру и не хватало. Жизнь каждого человека – борьба с неуверенностью. Мечтатель. Переоценивал себя. Искусство жить достойно дается не каждому. Его отвоевывать надо. Не подлежит сомнению и то, что учиться всю жизнь приходится.

И закончились для Тины настойчивые притязания Кирилла на свою особенность. И я трезво относилась к нему. Думаешь, ракурс выбрала неудачный? Может, и работали у него мозги, да видно в другом направлении. Многое он воспринимал шиворот-навыворот. Малахольный. Сам себе не удивлялся?

– И долго длился у Кирилла импульс внутренней убежденности в свои бесконечные интеллектуальные возможности? – поинтересовалась Жанна.

– Ты хотела сказать в способности? Он всю жизнь считал себя непризнанным гением. Мол, от того и пью. Как ни странно, но в цеху, где он работал, несмотря на то, что к нему уже в самом начале были кое-какие претензии, тоже первое время носились с ним, принимали горячее участие в его идеях, брали под крыло, опекали. Опять же, то закрывали глаза на его подвиги, то пытались воспитывать, призывали к порядку, обещали продвижение. Всем скопом на него наваливались. Ты же помнишь нашу тогдашнюю систему коммунистических бригад. Человеческое было отношение. Ну и критиковали, конечно. Как же без этого?

А он всюду видел врагов. Каково ему было такое выслушивать с его-то самомнением. Вот он и настроил против себя всех тем, что вел себя, я бы сказала, слишком эксцентрично. Наскакивал на оппонентов, кричал на собраниях, что ничего ему тут не светит, ничем его здесь не могут заинтересовать, будто не по тому, принципу у них распознаются умные люди; что он для них рожей не вышел. Утверждал, что начальник не терпит рядом с собой молодых: задвигает или запрягает и припахивает не по делу, не дает действовать самостоятельно, от того нелады у него с ним. «Я натура тонкая, впечатлительная и не собираюсь терпеть посягательств на мою особенную личность. Я живу по собственным внутренним законам, мне наплевать на чувство принадлежности к коллективу, на то что думают обо мне другие, если попираются мои подлинные интересы», – кричал он. Утверждал, что презирает тех, кто явно прогибается перед руководством и многое может простить тем, кто ведет себя достойно. Многое чего орал, всего уж подробно, текстуально не помню. Ну… и свалил из цеха.

«Вот ведь дрянь какая! Еще один «лакомый» кусок дерьма припасла о Кирилле. И преподнесла его с каменным самурайским спокойствием», – скривившись, пробормотала Жанна себе под нос, и почему-то сразу почувствовала в горле жуткую изжогу.