— Ты хочешь заставить их жить в темноте, в невежестве! — кричал кто-то, стирая с лица кровь, текущую из сломанного носа. Одетый в просторные засаленные одежды, представлявшие ранее что-то другое, нежели балахон звездочёта, человек с лысиной на голове и со стёклами в жёсткой форме на глазах, высморкался и оттёр пальцы о свои одежды.
— Люди есть люди, — послышался глубокий бас того, с кем спорил звездочёт. Лаитан смотрела будто бы из-за спины собеседника этого человека, не видя себя и своих одежд. Только голые ноги с бронзовой кожей и перевитые жгутиками лёгких сандалий напоминали ей Империю и её жителей. Хотя Лаитан никогда не видела в ней мужчин, способных сравниться в силе и мастерстве с жрицами и Мастерами.
— Они забудут точные расчёты, они потеряют карты звёздного неба, они сократят каждое слово до слогов и звуков, придумают свой пантеон и будут возносить молитвы воде и огню вернее, чем учиться пользоваться простейшими формулами. Да, им придётся подчинить себе ветра и земли, терраформированием должен кто-то заниматься, и это останется в памяти хотя бы, как магия. Но ты предлагаешь дать тем, кому суждено через несколько поколений опуститься на колени и начать земледельничать… что? Лоции? Карты родного мира? Рассказать им о нейтронных звёздах? О навигации в сверхскоростных течениях гравитационного поля? Ты старый придурок…
— Они должны знать, что их ждёт! — упрямо возразил звездочёт.
— Они будут знать, — сказал его собеседник. — Не для того ли мы начали все это, чтобы они не знали? Когда придёт время, они придут домой. Все, включая и те расы, что уцелеют на этой земле.
— И что они будут делать, когда придут? — горько спросил лысый мужчина, все еще промокая кровь с лица и под носом. — Плясать ритуальные танцы вокруг навигационного оборудования? Разводить костры в рубке?
— Это вряд ли.
— Я ухожу. И со мной уходят те, кто должен сохранить великие знания для тех, кто придёт потом.
— А ты думаешь, твой новый народ-хранитель не исказит правды? — засмеялся тот, кем сейчас была Лаитан. — Думаешь, тебе удастся просчитать все поколения, среди которых не затаится предатель, властолюбец, гордец или трус?
— Что ты хочешь этим сказать, капитан?
— Только то, что ты и твои дети, возможно, однажды будут ненавидеть моих детей, убивая их и истребляя. Хотя для всех остальных, безусловно, вы окажетесь несправедливо обвинёнными, а мы — изгнавшими вас прочь имперцами.
— Этого не будет!
— Будет все то, что только может быть.
— Складывайте свои легенды и басни, люди с золотыми глазами. А я и мои соратники пронесём правду через тысячи лет!
Лаитан очнулась, придержавшись за каменную осыпь, на которую её кто-то усадил, пока она была в трансе. Потом женщина подняла голову и посмотрела вверх.
— Мы должны попасть вверх, — сказала Медноликая, — если мы не придём сами, нас никто не выпустит отсюда живыми. Не горы, так те, кто носит мягкие сапоги.
Киоми и Надира переглянулись, временно оказавшись на одной стороне, размышляя о том, не двинулась ли умом их госпожа.
— Пойдём, — Семь Стрел положил руку на плечо Ветрису, и тот с удивлением почувствовал, как путы на запястьях исчезли, словно их и не было. — Пятеро решили, что ты можешь им помочь. И твоё ненужное геройство, хоть и оценённое по достоинству, станет окончательно ненужным.
— Я рад оказать посильную помощь в благодарность за спасение, — проговорил Коэн, растирая запястья. — Но в чем?
Провожатый повернулся и, не говоря ни слова, направился к проёму в скале, выводящему прочь из зала. Ветрис выругался на наречии Долины, и двинулся за ним, радуясь, что в этот раз передвигается без мешка. Молчаливость и загадочность горных жителей начинали его выводить из себя, но сорваться — значило, подвести всех своих безымянных и долинцев. «Почти так же с кочевниками, спаси Луна, — вспомнил встречи со степняками Ветрис. — один шаг в сторону от ритуала — и вспарывание живота покажется желанной пыткой».
Через несколько минут, показавшихся долгими, как часы, они вышли в большую расщелину, где чувствовался холод и воздух был свежим, насыщенным ароматом камня и воды. Внутри, в кольце костров и сделанных из дерева рогаток мычали недовольные уккуны и сидели на земле корчившие грозные рожи тхади, обезоруженные и связанные.
— Клянусь Отцом… — буркнул Ветрис, — я уж думал, что этих вонючих тварей сожрали духи.
— Ты про людей? — заинтересованно спросил Семь Стрел, неожиданно выказав свою способность проявлять эмоции.
— Нет, про уккунов, — варвар вспомнил, как первые дни с непривычки ломило спину, и скрестил руки на груди. — Они действительно воняют, особенно, если испугаются. И умудряются делать кучи размером с себя.
Горец улыбнулся.
— Поговори с этими людьми, и объясни, что мы не желаем им зла. Они убили троих воинов, когда мы попытались их пленить, и, если до утра не удастся с ними договориться, придётся уничтожить.