Тёмное солнце

— Она прокралась за мной Темным Путём, и догнала нас после подземной крепости. Мора — из северных племён, и лучшая ученица Замка.

— Ведьма, — сплюнул Гуррун. — Северная ведьма.

— Пусть так, — пожал плечами Морстен, вспоминая остаток ночи. Поспать ему не удалось не только потому, что приходилось заботиться о раненых. Некоторые женщины привыкли получать своё тогда, когда им того хотелось, а Мора была своенравна. — Зато с ее помощью удастся довезти всех раненых до Отца. Женщины Тьмы лечат лучше мужчин.

— Кому суждено умереть под завалом, тому не утонуть, — высказал точку зрения своего племени на судьбу, предназначение и прочую метафизику везения дварф.

— Лаитан очнулась, — подошедший тхади поклонился повелителю, склонив перевязанную голову.

Последний раз она чувствовала себя настолько омерзительно и невыносимо только в день вступления в возраст совершеннолетия. Конечно, в Империи это называлось как-то иначе, и под этот день даже, вроде бы, собралось немалое количество послов и народа во дворце, но для едва вылупившееся в большой мир Лаитан это был праздник принятия нового имени, как объяснила ей нянька.

«Мать, — поправила себя Медноликая, — она была моей матерью, пусть и в довольно извращённой форме этого понимания». Тогда же Лаитан победила всех Мастеров и снова доказала своё право быть лучшей из лучших. Прекрасно ощущать себя неуязвимой, находясь под охраной служанок и буквально купаясь в силе источника. Сейчас от былого ощущения остались только побочные проявления. Головная боль, слабость, скованность половины тела и тошнота, грозящая перерасти в неукротимую рвоту. Образы и знания, стройными рядками плывущие в одурманенном снадобьями сознании, поддерживали ощущение тошноты, усугубляя ее до омерзения.

Перед мысленным взором скользнул исполинский зверь. Покрытый серебристо-медной чешуёй от морды до хвоста, он задевал брюхом плывущие под ним облака, поднимаясь к солнцу, блестящему на его змеиной шкуре тысячами отражённых лучей.

Не зверь, корабль. Исполинский ковчег «Заговорённый», поднимающийся с гибнущей планеты прочь, чтобы скрыться в дрожащем небе и потемнеть за долгие десятки лет пути к тому миру, где сейчас была Лаитан. Рубка управления, похожая на круговую залу дворца, украшалась звёздными картами и пунктирами траекторий движения, от заданной точки до места назначения. Стоящие в ней люди, молча смотрящие на свой родной мир, выглядели живыми мертвецами. Каждый из них не раз представлял себе, что случится с их планетой, но никто не желал видеть этого лично.

За обзорными иллюминаторами, пока еще позволяли скорость и тяга, проплывали бездонные дали облаков, которым вскоре предстоит распасться на составляющие их молекулы и сгинуть прочь, оставаясь лишь следами в безжизненных камнях планетоида или пояса астероидов, в который превратится целая живая планета.

В центре рубки возвышался капитанский трон, парящий над площадкой, вокруг которой тянулись толстые кабели и провода работающих пультов и контроллеров. Техники даже не успели до конца прибраться, а ковчег уже потребовался для побега.

Невысокий мужчина в безупречно чёрной форме без знаков отличия повернулся к Лаитан и молча посмотрел в глаза. Лаитан открыла рот и услышала совсем чужой, мужской голос:

— Надеюсь, мы не пожалеем о том, что делаем.

— У нас не было иного выбора, капитан, — отозвался другой человек. Высокий, светловолосый Ветрис, занимающий уже кресло навигатора. Он был собран и спокоен, и его выражение скорби на лице казалось, по сравнению с остальными лицами, немного наигранным. Роль скорбящего уже явно начала раздражать навигатора, и потому он поспешил заняться своими обязанностями, хотя до момента, когда бы они действительно пригодились, оставалось еще много времени. Сначала ковчег выйдет на околопланетарную орбиту, зависнет на ней на долгие недели, поджидая всех, кто еще сумеет до него добраться на шаттлах и прочих транспортниках, а затем уже они все пройдут процедуру криосна, очнувшись в месте назначения.

— Мне льстит твоя попытка снять с меня ответственность, Ветрис, — сказал капитан, — но я не нуждаюсь в утешении.

Ветрис только пожал плечами и отбросил со лба светлые волосы.

Лаитан очнулась, и ее все же стошнило. Желудок был пуст, и спазмы, скрутившие его, едва не выворачивали наизнанку органы. Шаман дал ей простой воды, и Лаитан успокоилась, забывшись тревожными видениями, состоящими из памяти и невозможных событий.

Пять тысяч лет — это много. Слишком много, чтобы что-то загадывать и слишком мало, чтобы обосноваться и прожить на планете достаточно. Со временем накапливаются ошибки. Процент критических разрушений и износа материалов заложен в каждом приборе и кристалле, но и они имели свои сроки эксплуатации.