Тёмный Принц

   - Что же ты предлагаешь, чтобы мы подобострастно легли в ноги Тирану, отдавая ему свои жизни с улыбкой и благословением?

   - Да, - просто ответил Хирон, - ибо тогда мы ответили бы на Хаос большей силой - любовью. Но этого не случится. Для этого нужен человек, неизмеримо более великий, чем все те, кого я когда-либо встречал, тот, кто ответит на насилие прощением, а на зло - любовью. Лучшее, на что способны мы, это биться с Тираном без ненависти.

   - Почему ты создал для Филиппоса этот всевидящий глаз? - вдруг спросил Парменион.

   - Я питал тщетную надежду, что глаз поможет ему увидеть себя, свою истинную душу. Он не увидел. Это всегда было проблемой для меня, Парменион, ибо я все время стараюсь увидеть хорошее в каждом человеке с надеждой, что оно возьмет верх. Но это случается так редко. Сильный человек всегда будет стремиться к власти; это заложено в его природе. А чтобы править, ему надо будет покорять других. - Хирон вздохнул. - Все наши герои склонны к насилию, не так ли? Я не знаю имен героев твоего мира. Но их истории будут такие же.

   - Да, - согласился Парменион. - Ахиллес, Геракл, Агамемнон, Одиссей. Все они люди меча. Но ведь если злые люди берутся за меч или копье, хорошие должны сделать то же самое, дабы победить их?

   - Если бы всё было так просто, - проворчал Хирон. - Но добро и зло не так-то просто разделить. Добро не носит золотые доспехи, как и зло не всегда облачено в черное. Кто скажет, где лежит зло? В своем мире ты военачальник. Ты когда-нибудь осаждал город? Убивал женщин и детей?

   - Да, - ответил Парменион, и ему стало не по себе.

   - И ты служил силам добра?

   Спартанец покачал головой. - Смысл твоих речей мне ясен. Ты хороший человек, Хирон. Ты отправишься с нами в Спарту?

   - А куда еще мне идти? - печально ответил

маг

. Поднявшись, он собрался было уйти, но затем обернулся. - У нас есть легенда - прекрасная легенда. Она гласит, что однажды Заклятие вернется, и что возвратит его нам золотоволосое дитя богов. Оно вернет мир и гармонию, и земля вновь озарится. Разве не прекрасная идея?

   - Держись за нее, - посоветовал Парменион тихим голосом.

   - Держусь. Я думал, что Александр и есть тот Золотой Ребенок. Но он тоже одержим Хаосом. Сколько еще есть миров, Парменион? Неужели фигура Темного Бога рыщет в каждом?

   - Никогда не поддавайся отчаянию, - дал совет Спартанец. - Задумайся: ведь если ты прав, то возможно в большинстве этих миров Золотое Дитя уже явилось.

   - Хорошая мысль, - согласился Хирон. - А теперь я должен покинуть тебя ненадолго. Вы здесь в безопасности - до поры. Но следи за морем. Филиппос использует все свои силы, чтобы отыскать Александра.

   - А ты куда?

   - Обратно в лес. Я нужен там.

  

***

   Парменион обнаружил, что настроение чародея оказалось заразительно, его душа тоже омрачилась, и он стал бродить по гряде скал, окружавших пляж. Далеко внизу он увидел, как Аттал и Александр сидят на белом песке, занятые оживленной беседой, и он остановился понаблюдать за ними.

   Мой сын, подумал он вдруг, и грусть припечатала его словно удар кулаком. Филота, Никки и Гектор были его сыновьями, однако его чувства к ним были прохладными. Но этот мальчик - золотой ребенок - был для него всем. От сожаления не будет толка, напомнил он себе, но эти слова, хоть и справедливые, его не успокаивали. Раскаяние за тот шаг продолжало жить в его личном Зале Стыда. В брачную ночь на Самофракии, когда Филипп ждал прибытия своей нареченной, Парменион предал его. Никаким другим словом случившееся назвать было нельзя. Пока Царь лежал в пьяном ступоре, это Парменион надел на себя церемониальный шлем, полностью скрывающий лицо, надел плащ Кадмилоса и вошел в озаренную факелами опочивальню, где Олимпиада возлежала в ожидании; это Парменион забрался в постель и сплел ее руки под собой; это Парменион почувствовал ее мягкие бедра у себя на боках...

   - Довольно! - сказал он вслух, кода воспоминание принесло новое возбуждение. Это было каким-то двойным предательством, и он сам не мог толком понять этого. Его гордость и честолюбие заставили его поверить в то, что он никогда не предаст друга. Но он предал. Но что было хуже, так это что даже теперь, когда его сознание омрачал стыд за содеянное, тело его продолжало отвечать на воспоминание возбуждением, похотью и блаженством.

   Вот почему он сносил гнев и случайные насмешки Филиппа. Чувство вины привязало его к Царю Македонии узами, которые были покрепче любовных, словно служа Филиппу он мог каким-то образом восстановить баланс, загладить вину.

   - Никогда не загладишь, - прошептал он себе.

   Олимпиада была так похожа на Дераю, стройная и красивая, ее рыже-золотые волосы так и сверкали в свете факелов. Она попыталась было снять шлем, жалуясь, что холодный металл колет ей лицо, но он прижимал ее руки к мягким одеялам и не отвечал на ее мольбы. Первую часть ночи она провела в Лесу Мистерий, вдыхая Священный Дым. Ее зрачки были неестественно расширены, и она потеряла сознание, пока он возлежал на ней. Это его не остановило.