Краткий миг она колебалась. - Дай свою руку, - наконец велела она. Он подчинился, дав левую, правая же покоилась на рукояти меча. Эмоции захлестнули ее - сильные, грубые и почти подавляющие. Она увидела, как его мать была убита его отцом, увидела, как юный Аттал убил отца. Затем, в последующие годы, она видела, как мрачный молодой человек принес смерть многим, с помощью ножа ли, лука, меча или яда. Наконец она вздохнула и отпустила его руку.
- Ну? - настоял он.
- У тебя много врагов, - сказала она ему тихим и печальным голосом. - Тебя ненавидят почти все, кто тебе знаком. Поверь мне, убийца, сейчас принц - это меньшая опасность для тебя.
- Но он станет врагом, или нет?
- Если он выживет, - ответила она, следя за его взглядом. - Если хоть кто-то из нас выживет.
- Благодарю, - произнес он, прошел от нее вперед и зашагал дальше.
Той ночью, когда все спали, Дерая села с Парменионом на вершине холма и поведала Спартанцу о том, что было с Атталом. - Думаешь, он попытается убить мальчика? - спросил тот.
- Не сейчас. Однако это мрачный, сломанный человек. В нем мало хорошего.
- Буду внимательно за ним следить. Но скажи, госпожа, почему Аристотель прислал тебя?
- Он посчитал, что я тебе помогу. Разве у меня не получилось?
- Конечно - но я не то хотел сказать. Почему он направил сюда именно тебя? Почему не кого-то другого?
- Мое общество так тебя гнетет? - вопросом ответила она, с нарастающим беспокойством.
- Вовсе нет. Ты как прохладный ветер в летнюю жару. Ты даруешь моей душе покой. Я не очень обходителен с женщинами, Фина. Я неловок и скуп на проявления чувств. - Он усмехнулся. - Пути вашего рода мне совершенно чужды.
- Ты говоришь о нас, как о потусторонних существах.
- Иногда я думаю, что вы такие и есть, - признался он. - Когда я был очень юн, то наблюдал, как бегает Дерая. Прятался на вершине холма и подсматривал за бегущими девицами. Их грация заставляла меня чувствовать себя нескладным и неуклюжим - и всё же от этих воспоминаний есть определенный проблеск света.
- Хорошо говорить о приятных воспоминаниях, - сказала она ему. - Это всё, что делает нашу жизнь лучше. Расскажи о своей семье.
- Я думал, ты хотела услышать приятные воспоминания, - проворчал он, отведя взгляд.
- Не любишь свою жену?
- Любить Федру? - ответил он и покачал головой. - Она вышла за меня лишь с одной целью... и я не хотел бы об этом говорить.
- Тогда не будем.
Вдруг он лукаво улыбнулся. - А зачем ты задала мне этот вопрос? Ты же ясновидящая, Фина; ты уже знаешь ответ. - Улыбка сошла, лицо его стало серьезным. - Ты знаешь все мои секреты?
Мысль о лжи мелькнула в ее голове, но она ее отбросила. - Да, - мягко проговорила она.
Он кивнул. - Я так и думал. Тогда ты знаешь, почему она за меня вышла.
- Чтобы избавиться от дара провидения, которого она не желала.
- И? - надавил он - его глаза, теперь холодные, застыли на ее взгляде.
- Потому что ее дар поведал ей, что тебе суждено зачать бога-царя, который станет править миром. Она хотела, чтобы этот мальчик оказался ее сыном.
- И теперь, - сказал Парменион печально, - она растит бедного Филоту, наполняя его разум мыслями о грядущей славе. Это опасная иллюзия - и я ничего не могу поделать, чтобы это остановить. Это цена, которую я должен заплатить за свою... измену?
- Ты не злой человек, - заговорила она, беря его за руку. - Не позволяй одной ошибке отравить твое чувство собственного достоинства.
- Всё было бы совсем иначе, Фина, если бы только мне и Дерае позволили сыграть свадьбу. Возможно, не было бы никаких богатств - но у нас был бы и дом, и дети. - Резко встав на ноги, он посмотрел на облитые лунным светом кроны деревьев. - Но мало толку в попытках переделать прошлое. Мы не поженились. Они ее погубили. Ну а я стал Парменионом, Гибелью Народов. И я могу с этим жить. Пойдем, вернемся в лагерь. Быть может, я хотя бы сегодня смогу поспать без сновидений.
***
На пятый день их пути дорога на юг замедлилась. Пожиратели разлетелись еще прошлой ночью и до сих пор не вернулись, и Горгон показался Пармениону озабоченным более обычного, то и дело прочесывая дорогу впереди, оставляя всех далеко за спиной. Бронт был необычно молчалив последние два дня, покидая спутников и сидя в одиночестве с опущенной на руки бычьей головой. И Аттал становился всё угрюмее, постоянно устремляя взор светлых глаз на Александра.
Парменион ощущал растущее напряжение. Лес тут был гуще, скудный свет проникал сквозь потолок из переплетенных ветвей, а воздух полнился запахом перегнивших растений. Но Спартанца настораживало не отсутствие света или загустевший воздух; в этом месте присутствовала аура зла, которая проникала в разум и охватывала душу ужасом.
Этой ночью, впервые за всё время пути, Парменион развел костер. Аттал и Фина сели у огня, и мечник стал задумчиво смотреть на пляшущее пламя. Бронт отошел дальше и сел, прислонясь спиной к широкому дубу, Парменион присоединился к нему.
- Тебе больно? - спросил Спартанец.
Бронт поднял голову. Тонкая струйка крови бежала из его правой ноздри.