Тёмный стражник

— Не переживай понапрасну. Мама с папой нас не в капусте нашли, они все понимают. И секс не мы изобрели, все придумано до нас. А то, что прозрачная… да Истина с ней, помнится, мамуля один раз у меня вообще застукала… хммм… не важно…

Мира встрепенулась, разом забыв о собственных переживаниях, повела носом, как заправская гончая, почуявшая добычу, и пронзила Тима хмурым взглядом:

— Кого она там застукала? А ну говори немедленно!

Тим вроде бы смутился, но откровенная ревность Миры каждый раз доставляла ему странное удовольствие.

— Тебе будет неинтересно, — пококетничал, но ведьмочка эти выверты пресекла.

— Говори, раз уж начал. Я сама решу, что мне интересно, а что нет.

Были забыты мучения по поводу внешнего вида и несанкционированной встречи с леди Алисией. Мира жаждала продолжения.

— Да собственно и рассказывать-то нечего. Мамочка пришла — как всегда, без предупреждения — а мы из ванной выходили… неодетые слегка, вот тут она нас и засекла. Даже слова не сказала.

«Зато молчание было такое красноречивое», — мысленно продолжил Тим, но озвучивать не стал. Мира погрустнела. Нет, она прекрасно понимала, что Тим — не девственник, что девушки у него были, но одно дело — знать абстрактно, другое — слышать из его уст реальные истории, да еще с участием леди Алисии.

Лучше бы она не спрашивала! Представлять, что Тим, тот самый парень, который целует ее, занимается с ней сексом — слово любовь Мира употреблять опасалась, потому как оно будило в ней ничем необоснованные надежды на сказочное продолжение их отношений — спит с ней в одной постели, ест на одной кухне, имел что-то подобное в прошлом с другой девушкой, было невероятно тошно. До неприличия печально. Просто невыносимо. Знать, что тем, другим, он тоже говорил что-то смешное, заботился о них, предлагал сходить в магазин посреди ночи, знакомил с братом, водил в кино, в конце концов. Смеялся над шутками, ласкал в постели, принимал совместный душ, вытирал полотенцем… уууххх!

И пусть это было бы нелогично, неправильно и вообще фантастически, но Мире до чертиков хотелось, чтобы от нее одной у Тима снесло крышу и захватило дух до такой степени, что он позабыл обо всех своих бывших. Насовсем. Напрочь. Хотелось, чтобы Тим признался, что никогда подобного не испытывал, что Мира — лучшая, самая добрая, умная, любящая, прекрасная, умелая, достойная, уникальная во всех смыслах, неповторимая, незабываемая… и еще миллион разных «самых». Недавно он намекал на что-то подобное, но… это было ненамеренно и как-то скомкано, словно он сам испугался своих слов. А Мире хотелось слышать железобетонную уверенность в его голосе, видеть истину в его карих глазах.

— Ты чего? — спросил Тим, обнимая разволновавшуюся девушку за плечи. — Если я тебя обидел, прости, я не хотел.

Мира дернула плечом, скинула его руки и отодвинулась подальше. Ей надо было срочно разобраться в своих чувствах, а когда Тим находился так близко, мысли разбегались по углам, как испуганные тараканы от хозяйской тапки.

— Что? Что такое? — парень уселся на кровать, придвинулся, не собираясь отставать. — Ты все-таки обиделась? На мои слова о девушке? Так это ж давно было… не стоит переживать…

И тут Мира поняла, что именно ее гнетет больше всего — воображаемое ею несоответствие ожиданий и реальности. Сила ее чувств в сравнении с чувствами Тима. Как он представляет их отношения в дальнейшем? Видит ли их вместе, окруженных детьми или планирует расстаться, как только надоест? Да, он ответственный, умный, честный, но… мужчина. Да, при разрыве отношений он скажет все, как есть, но кому от этого будет легче? Уж точно не Мире. Как бы спросить? Как узнать наверняка?

Ведь в ее воображении они жили одной семьей, долго и счастливо. Но Тим — другое дело. Что думает он? Ведь помогает же разбираться в ее проблемах, искренне и глубоко переживает за нее, значит, не просто секс? Не просто физическое удовольствие?

И что с того, что знают они друг друга меньше недели? Мире с головой хватило этого времени для того, чтобы влюбиться по уши, но как насчет Тима? Спросить в лоб «Ты меня любишь?» или еще хуже «Ты женишься на мне?» банально не хватало смелости. И не потому, что боялась услышать ответ. А потому, что подозревала — если он скажет «нет», то она останется все равно, у нее не хватит силы воли уйти. Побрыкается, конечно, для вида, может, даже скандал закатит, но остынет… приползет обратно, на пузе, виляя хвостиком, как побитая шавка, и останется с ним, будет страдать, подбирая те крохи чувств, которые он готов ей выделить, зная, что в один ужасный день он может встретить девушку, предназначенную ему судьбой.

Или нет? Или все-таки уйдет с гордо поднятой головой, давясь слезами? Кто может знать наверняка? Ведь Егора-то в свое время она выставила из дома без особых сожалений; было, конечно, неуютно сначала и страшновато, но ничего — пережила. С Тимом же было по-другому… пока сохранялась неопределённость, пусть мучительная, пусть довлеющая, пока не было сказано ничего фатального, окончательного, жила надежда… и Мира находила в себе силы смеяться.