Вокруг неё стоял высокий лиственный лес. Кое-где в его дубравах ясно просвечивали серо-голубые дали, говорившие о том, что совсем недалеко отсюда располагалась граница леса, однако тень продолжала упорно следовать своей цели. День за днём она незримо продвигалась вдоль этих границ, выискивая среди их пологих склонов малозаметные отметки и отступая в его мрачные чащобы лишь тогда, когда на землю опускалась ночь. И хотя подступившие холода, принёсшие с собой лишь мрак да промозглый ветер с дождём, очень сильно усложнили ей работу, движения тени оставались неумолимо аккуратными и точными. Где-то среди промокших кустов и поваленных деревьев здешнего леса лежала одинокая тропа, протоптанная теми, кто не слишком заботился об укрытии, и ради её поисков тень могла пожертвовать очень многим, ибо отныне в её сердце жила лишь месть, а каждая секунда её существования была наполнена почти звериными инстинктами, не оставлявшими этим людям ни одного шанса на спасение. С этого момента и до момента их неумолимой казни на её пути стояло только одно лишь время, отделявшее давно остывший след от расстояния полёта её самой смертоносной стрелы.
В грязных казематах такого культурного места, как государственная Королевская школа магии, было до чёртиков неуютно. С их заплесневелых, склизких стен свисали отвратительные нити паутины, а света здесь было так же мало, как и чистого воздуха. Никто и подумать не мог о том, что подобное место до сих пор существовало, ведь одно его присутствие навсегда бросало тень на репутацию всей школы, а может быть даже и области, в которой она находилась, но всё же именно это место как нельзя лучше могло описать сейчас то положение, в котором оказался его единственный узник.
Бросив мрачный взгляд на свою грязную форму, насквозь пропахшую его же собственным потом, Фернард поморщился и быстро отвернулся. Никогда прежде он не оказывался в столь унизительном положении! Вынужденный испражняться в старое ведро, он из последних сил терпел невыносимую вонь, исходившую от того места, где оно стояло, и вот уже четвертый день мог довольствоваться лишь жалкими объедками, которые казались ему совершенно безвкусными и грубыми. Путешествуя по Сентусу, он не всегда мог позволить себе дорогие таверны или приличные современные хотэли для отдыха, однако королевская казна довольно часто предоставляла для своих служащих вполне достойные условия, и очень скоро Фернард просто привык к ним, позабыв о той маленькой, убогой комнатушке, в которой он жил вместе со всей своей семьёй в Кальстерге. Но с недавних пор каждый свой новый день он начинал с того, что поносил всеми нечестивыми словами, какие только мог вспомнить, одного единственного человека, которого винил во всех своих невзгодах. Даже сейчас, косясь на одинокую лампу, горевшую на столе его тюремщиков, он не мог не предаваться ностальгии о том, как же хорошо ему жилось раньше… До того момента, пока он не взялся за самое злополучное задание в его жизни и не встретил этого отвратительного, дурно пахнущего и невозможно вздорного дикаря! Этого Гортера Устена!
– Пошли уже! – пробурчал чей-то угрюмый хрип с верхних ступеней каземата.
С безразличным взором Фернард повернулся в ту сторону и вскоре заметил, как по винтовой лестнице спускался один из его тюремщиков. Это был один из капитанов добровольной стражи, вызванный из отделения ближайшего города. Его круглое лицо обременяли жёсткие усы, а всё его круглое тело обременял огромный бурдюк лишнего веса, что в первые часы заключения даже немного смешило Фернарда.
– Что, отпускают? – отозвался на голос капитана вопрос его куда более худощавого товарища. Этот голос принадлежал второму тюремщику королевского адъютанта. Оба они часто менялись местами на своём посту, но около получаса назад их двоих вызвали наверх, и толстый капитан отставил Фернарда на попечение третьего стражника, которого отправили следить за заключённым с необычной поспешностью.
– Не-е, просят привести на допрос.
– Капитан? – донёсся со стороны поста голос третьего стражника и повис в воздухе.
–
Услыхав их незатейливую перебранку, Фернард быстро сложил в уме два и два и, подскочив с ног, рванул к решётке.
– Капитан? О, господин Ванберг! Пожалуйста: что происходит? Меня наконец отпустят? – взмолился он в обычной для городского жителя манере, наблюдая за тем, как толстяк поспешно вышагивал к его камере, но лицо капитана оставалось непреклонным.
– Заткни свой рот,