Тёмных дел мастера. Книга третья

Например, конкретно Лагнес приучалась любить то, на что магическим образом обращали её внимание умелые чарователи с «канала», и привыкала не особо задумываться о других вещах, если они не приносили кому-то практически никакого дохода, являлись эфемерными или малозначимыми для настоящих материальных тенденций всё потреблять и приобретать, а не познавать или совершенствовать. Более того, в голове у неё вертелось слишком много чужой лжи относительно совсем недавних событий или великих свершений древности, на которые сейчас уже, конечно, смотрели абсолютно по-другому, нежели двадцать пять лет назад — и это тоже поражало Альфреда до изумления.

Однако отмечал он и более серьёзные моменты в последних своих наблюдениях. К примеру, те, что касались планомерного (хотя пока очень неумело проводимого) курса строительства гилийской модели развития в сентусском обществе, его рабочей культуры, основанной на бесконечно чуждой пониманию простого «трудяги из подворотни» изначально утилитарной стороне любого трудового вопроса, когда впихивание товара ставилось выше всякой другой возможной моральной и интеллектуальной стороны дела. Что, по правде говоря, имело свои отголоски и во времена молодого колдуна тоже, но теперь, когда его зрению, слуху и обонянию открывалась пусть лишь малая часть от тех масштабов, которые достигла эта модернизация в пределах всего королевства — гневу и негодованию юноши не было предела. Тем более что картина постоянно дополнялась благодаря иным, не самым обычным его способностям, стоило только Альфреду обратить свой внутренний взор далеко за борт и узреть, каким грязным и мутным стало когда-то величественно выглядевшее Внутреннее море, на котором теперь то и дело встречались плавучие островки бытового алхимического мусора.

В такие моменты Альфреду очень часто приходилось даже слегка сдерживать свою бунтарскую натуру, привыкшую обычно сразу выплёскивать распалявшееся в ней сиюминутное негодование наружу, дабы оно не томилось взаперти. Хотя и отдаваться духовной слабости, вечно подстерегающей любого человека за гранью подобного постоянного сдерживания, он тоже не собирался. Поскольку уж очень любил вволю насладиться агонией своих неразумных жертв, если те вдруг случайно оказывались рядом с ним, продолжая опираться лишь на свою высокопарную мораль и пустую недомагию, за которой не стояло ровно никаких настоящих усилий с их стороны. Однако, поскольку молодой человек считал, что успел давно уже подняться выше своих грубых инстинктов, научившись со временем вершить над ними практически всё что угодно, то теперь Альфреду абсолютно ничего не стоило просто вращать их вокруг своей настоящей личности почти без усилий. И употреблять на пользу своему делу, преобразуя подступающие к горлу гнев и ярость в запасы своей чёрной магической энергии чуть ли не на лету. Таким образом, он мог никогда не опасаться, что напрасно потратит хотя бы толику своих праведных эмоций или заставит замолчать их в себе на долгие годы, как до сих пор это делало подавляющее большинство обычных, заурядных по сравнению с ним людей практически всех возрастов, которые отчего-то до смерти страшились показаться глупыми из-за всего этого в глазах остальных членов окружающего их и, в сущности, такого же безмозглого общества. Ведь в те же самые секунды Альфред просто упрямо шёл к своей цели и не сдавался, не отворачивался от неё ради очередной псевдомагической новинки, являвшей собой чистый пшик, или даже ради более «серьёзных» вещей, под которыми прогибалось уже куда больше народу — таких как время, деньги, границы или усталость.

Во время подобных размышлений чёрный колдун с помощью магомнемонического способа частенько вспоминал один из самых полезных уроков своего бывшего учителя.

— Что же на самом деле определяет природу иллюзии, мой ученик? И почему в последнее время она так часто стала захватывать ум человека, заставляя его прибегать к ней и желать её одновременно? — вопрошал он, стоя на берегу бескрайнего озера, собственноручно сотворённого Эргаротом у западных стен замка. Сделано это было отчасти для того, чтобы оно эффектно обрывалось в межпространственную пустоту подле его пределов, и это помогало пятисотлетнему колдуну в его собственных каждодневных упражнениях по медитативному расширению понимания границ реальности.

— Иллюзия… — серьёзно призадумался Альфред над его словами, как неосознанно делал это уже многие месяцы, когда их высокие диалоги перетекали в более созидательное русло. От этого он не сразу ответил Эргароту и ещё долго стоял потом рядом с ним бок о бок, усиленно перебирая в голове разнообразные догадки, пока учитель юноши торжественно любовался возникающим тут время от времени иномировым закатом. — Иллюзия… она простая. Проще любого другого направления современной маг… современной лжемагической науки, — на последней фразе Альфреду вновь пришлось спешно поправить себя. — И довольно обширная. Эти заклинания нам начали преподавать самими первыми когда-то из числа…