Тёмных дел мастера. Книга третья

В моё время на таких вещах, конечно, тоже нехило зацикливались, уж поверь мне. Хотя тогда их принимали ещё далеко не все слои нашего оголтелого общества. Ведь существовало, например, много бывших крестьян, продолжавших бесплатно гнуть спины на своих бывших хозяев только потому, что эта потомственная беднота не могла выплатить им всех долгов за аренду земли. А ещё были каторжники. И фермеры, как мой отец, работавшие больше для получения урожая, чем ради денег. Правда, сейчас, как я погляжу, для вас это стало уже историей. А устройство своей жизни по навязываемым извне законам стало практически как культ, да? Жизнь определяется работой. Причём только такой, за которую платят зарплату. А всё остальное — это уже не жизнь. Во всяком случае, не то денежнозависимое существование, при котором ты находишься хотя бы на один миллиметр, но выше планки, отделяющей всяких бездомных и преступников от вас, постоянно пашущих на дядю трудяг.

А ещё честных узаконенных воров, кстати, работающих где-нибудь в правительстве или у себя дома на аудиторию магоканала. Или хотя бы являющихся руководителями вашего гигантского… торгового центра, правильно? Уж им-то определённо можно получать неплохой навар от ваших постоянных переработок. За которые вам, бедолагам, насколько я понимаю, даже ничего и не доплачивают, принуждая вас иногда работать на чистом энтузиазме… Но и это, как я понял, остаётся такой несущественной мелочью по сравнению с тем, сколько от подобных махинаций, но во много раз большего масштаба, получают их начальники. А потом и их начальники тоже. И те, кто над ними… Грани этой живой пирамиды вытягиваются почти до бесконечности, пока наконец в какой-то момент не сходятся наверху в одной-единственной точке — на господине владельце вашей огромной сети, конечно! Ведь у него от оборачиваемых сделок на целые миллионы уже ломятся все закрома. А он всё продаёт и продаёт, всё покупает и покупает, всё недоплачивает и недоплачивает каждому из вас, ужасно экономя на дополнительном персонале и вообще на каждой монетке. А ещё при этом умудряется подворовывать у государства и суёт на лапу кому надо…

Слушая его поначалу со слегка открывшимся от неожиданности ртом, Лагнес всё же довольно быстро опомнилась и поспешила поскорее выйти из этого непреднамеренного состояния, отчего вскоре вновь обрела свой обычный облик, попутно слегка отстранившись от нечистого дыхания своего полоумного похитителя. А тот всё продолжал распинаться перед ней на странные темы, вытекавшие из одного-единственного слова, произвольно подхваченного им в её сиюминутных мыслях, точно пригоршня воды из ручья. Однако сама девушка отлично понимала, что ни о чём таком, естественно, она его совершенно не просила и, более того, никогда до этого момента особо не задумывалась о таких вещах, предпочитая просто работать, как все порядочные люди вокруг, получать свою скромную зарплату и не лезть на рожон, как поступали некоторые другие её товарищи по работе из числа мужчин, когда дело доходило до недоплаты или чрезмерной загруженности сотрудников на ночных сменах.

Конечно, далеко не всё, о чём продолжал говорить Альфред вызывало в ней хоть какую-то отдачу. Но, как только в его речах стал явно сквозить намек на довольно неприятную и откровенно непонятную для неё тему гражданского неповиновения (что изначально всегда оставалось прерогативой именно каких-нибудь иноземных захватчиков, которые так и выползали в последнее время изо всех щелей со своим опасным магическим оружием, несущим лишь смерть и разрушение), ресницы Лагнес тихонько вздрогнули, сероватые глаза понуро опустились, а брови нахмурились. Правда, все эти движения были настолько мимолётными, что их не смог бы различить и самый опытный лицедей, однако Альфреду это всё же каким-то чудом удалось, и он вдруг решил столь же внезапно остановиться, прервав свои дальнейшие пояснения почти с тем же рвением, что и начал.

— …Что?.. Тебя, похоже, нехило воротит от всего этого, да? — поинтересовался он ни с того ни с сего между фразами прямо на середине их странного «диалога», во время которого говорил лишь сам молодой колдун, а Лагнес не оставалось ничего другого, кроме как смиренно молчать, чтобы — не дай Боги! — не вызвать в нём нового безумного приступа внезапной ярости или неконтролируемой агрессии.

Но всё-таки внимательный Альфред прочёл в её дальнейших мыслях и это, от чего тут же вымолвил: