Тиран

Тот как будто не почувствовал.

— Пожалуй, останусь и наслажусь последними часами цивилизованной жизни, — сказал он. И подставил чашу, чтобы ему налили вина.

Солнце поднялось над далекими холмами, и освещение изменилось, каждая травинка теперь отбрасывала собственную тень. Киний пересчитал по головам — присутствуют все, даже старые воины свежи и полны сил. Аякса сопровождал раб с лошадью, красивой персидской кобылой; Аякс настоял на том, чтобы взять ее с собой. Кракс сидел на боевом коне так, словно родился в седле (вероятно, так и было); в одной руке он легко держал узду и два копья Киния. У Ателия на коленях лежал лук, в руке он держал плеть и ехал на лошади по граве так, как большинство людей ходит: человек и животное стали единым целым. Никий сел верхом и передал поводья вьючных лошадей рабам. Киний вместе с ним проехал вдоль колонны. Дюжина мужчин, явно вооруженных, двадцать лошадей и поклажа — слишком крупная цель для разбойников. Кинию нравился их вид, он радовался, что они у него есть. Он оставил Никия в центре колонны с запасными и вьючными лошадьми, а сам поехал вперед, где ждал скиф.

Калька не было. Лишь несколько рабов ходили по дому; большинство подносили воду. Но Изокл пришел проводить сына; он стоял у ограды загона и жевал травинку.

— Обними отца, — велел Киний Аяксу.

Аякс спешился, и они обнялись. Потом Аякс снова сел верхом.

Киний поднял руку.

— Вперед! — приказал он.

Через несколько стадий дорога от поместья Калька превратилась в тропу шириной в два тележных колеса и оставалась такой весь день, уходя от моря на северо-запад. Вначале вдоль дороги видны были дома греческих землевладельцев, каждый стоял отдельно, окруженный оливковыми рощами и полями пшеницы. Через пару часов греческие дома исчезли и сменились деревнями, где на полях работали женщины, а мужчины ходили в варварской одежде, хотя в каждом доме было много греческих изделий: амфоры, предметы из бронзы, одеяла и ткани.

— Кто это? — спросил Киний.

Ателий не понимал, пока вопрос не повторили, сопроводив жестами.

— Бастарны[32], — сказал он. Он еще много чего сказал, причем в его варварской речи проскальзывали редкие греческие слова: вар-вар-вар разбить… вар-вар-вар… уничтожить. И вар-ваблл… воины. Киний понял, что это свирепые воины, если их рассердить. Но об этом он уже слышал.

Впрочем, ему они не казались особенно свирепыми. На закате путники подъехали к самому большому дому в третьей деревне и попросились на ночлег. Здесь их встретили несомненный староста и его жена, и одной серебряной афинской совы хватило, чтобы заплатить за еду для всех людей и корм для лошадей. Киний отказался от приглашения спать в доме, но согласился поужинать и, несмотря на языковую преграду, замечательно провел время. Филокл от ужина отказался.

— Я до крови стер ляжки, — пожаловался он.

Киний поморщился.

— Ты же спартанец.

Филокл выругался.

— Когда меня изгнали, я отказался от этого вздора — терпеть боль стоически.

Никий рассмеялся.

— Не умрешь, — сказал он. — Заживет через недельку.

Но снабдил его лечебной мазью. Киний проследил, чтобы Аяксу тоже дали мазь.

На следующий день они опять отправились в путь с первыми лучами рассвета. И Снова ехали мимо полей и деревень. Дважды встречали греков: те везли товары в город, который они недавно покинули.

К концу второго дня подъехали к переправе через Истр, к реке (это было лишь одно из устий) шириной с озеро. У паромщика было небольшое хозяйство, и пришлось звать его, чтобы он выполнил свои обязанности. Потребовался час, чтобы снять груз с лошадей и сложить на паром. Потом началась переправа. Паромщик и его рабы гребли, лошади плыли рядом. Переправа была трудной, но Кинию и его ветеранам столько раз доводилось преодолевать реки, что они были к этому готовы и закончили переправу, не потеряв ни одной лошади и ничего из скарба.

К тому времени как переправа завершилась, мачта парома уже отбрасывала длинную тень. Никий руководил навьючиванием поклажи, а Киний, избавленный от хлопот, уселся под одиноким дубом и наблюдал. Паромщик не принимал участия в погрузке, хотя приказал своим рабам помочь.

Ателий не прикоснулся к их скарбу. Но и на пьяного не походил. Забрав свою лошадь, он вычистил ее, сел верхом и застыл — настоящий кентавр.

Паромщик хорошо говорил по-гречески, и Киний подошел к нему.

— Можешь рассказать о двух следующих днях пути?

Паромщик мрачно рассмеялся.

— Ты только что покинул цивилизованный мир. Если можно назвать цивилизованным Эгисс.[33] На северном берегу только вы, даки, геты[34] и бастарны. Этот твой парень… Кракс? Он гет. Сегодня ночью он сбежит — попомни мои слова. И перережет тебе горло, если сможет. Геты захотят отобрать у тебя лошадей. Если поедешь вдоль тех холмов и будешь держаться в стороне от болот, через четыре-пять дней придешь в Антифилию. Между ней и нами — ни одного поместья, ни единого дома.

Киний повернул голову и взглянул на Кракса. Парень истово трудился под присмотром галла Антигона. Они вместе смеялись. Киний кивнул.

— Справедливо.