Тиран

Вернувшись, она приняла душ. Отец сидел за компьютером. Это его выходной. Завтра на работу. Он играл в игры, и ему было не до дочки. Он увлечен.

Пальцы, пальцы, пальцы. Не хватало только их ступней на теле. В зеркале она была как после изнасилования. Между ног царило блаженство. Тело благодарило ее за такой праздник.

6 Трапеза.

Ров большой, глубокий, круглый. Колизей Тамбовцева. Бетонные стены ярко освещены светом ламп. Балу. Он очнулся тут. Его глаза еще не могли подключиться к резкости, все было мутным. Бетонные стены. В них стальные решетки. За ними шум: лай псов, визг свиней и рев. Чей рев? Балу обернулся на решетку позади себя. Мощный удар по стали. Медведь. Справа решетка с бешеными псами, чьи оскалы полны слюны, слева – свиньи-людоеды. Мир Тамбовцева ужасен. В этих клетках его персонажи, его герои. Нутро маньяка, нутро тирана. Сам он стоит на верху, опустив руки на перила. Ядовитый взгляд его темных глаз не отражает ничего, кроме жестокой насмешки.

– Где я? – испуг узника вырвал из него вопрос с дыханием.

– Ты в месте, которое построил, – дал ответ Тамбовцев.

– Нет! Я этого не строил…

– Строил. И все, кто строил этот ров, здесь гибнут. Вы строили его все мое детство. Каждый день вы складывали этот ров, устанавливали эти стальные решетки. Познакомься теперь с моим миром. Ты в нем. Позади тебя дикий медведь. Слева – свиньи. Справа – псы. Ты накормишь медведя.

– Стой! – задыхаясь от ужаса, кричал сквозь рев и визги, старик. – Сжалься надо мной… Я старый человек…

– А вы имели жалость ко мне? Знаешь, этой ночью я долбился в задницу с Андреем Павленко. Прямо в задницу!

–Да долбись ты во что хочешь! Мне какое дело? – визжал испуганный старик.

Никита засмеялся злобно:

– Вот как ты запел! Годы назад тебя очень волновала моя личная жизнь. Где твоя нравственность теперь? Где твои понятия?

– Слушай, ты живешь прошлым. Не можешь из него вырваться…

– А я и не пытаюсь… – Никита подал знак.

Грохот. Стальная решетка стала подниматься.

– Нет! Нет!

Старик отбежал и прижался к стене. Медведь выскочил из клетки. Его косые лапы опускались на бетонный пол, и когти оставляли на нем царапины. Он приблизился к старику и повалил его, визжащего и обмочившегося на пол.

Рев. Медведь радуется добычи и грозит. Свиньи в бешенстве, псы бросаются на клетку. Все в предвкушении крови. Старик уперся руками в плечи зверя. Медведь вгрызся в запястье. Треск, и перекушенная рука упала на пол. Огромные клыки впились в плечо. Треск костей, брызги крови. Никита вынул пенис из брюк и осторожно стал мять свою толстую массивную головку, причиняя себе приятную боль.

– Крики! Они звучат как стоны, как музыка… – наслаждался он, не отрывая глаз от расправы.

Зверь откусил кусок тела и отступил. Старик обхватил огромную рану ладонью и пополз прочь. Медведь проглотил кусок и вернулся. Его лапа наступила на спину жертвы. Клыки впились в его зад. Отрывая кусок плоти, он проглотил и ее.

– Ты смотри, пол жопы съел! – рассмеялся Никита.

Лапой медведь не давал жертве уползти. Тот плевал кровью, стонал, но лежал, словно смирившись со своей ролью в конце жизни. Медведь окровавленной мордой перевернул тело еще живого старика и вгрызся в его живот.

– Самое интересное началось! – обрадовался Никита. Он мастурбировал на это. Зрелище возмездия и радость расправы – лучший оргазм бывает именно тогда. Перед ним возникли картины прошлого. Его приволокли в руины рыбзавода и там избивали. Он кричал, но это лишь раззадоривало сверстников. Балу тоже был там. Его жабьи губы расплывались в насмешке, и он то и дело подсказывал, куда бить побольнее. И эта его ободряющая мучителей фраза: «Че вы как девки его хлещете. Ебашьте вафлера ногами!». Потом они устали пинать и бить его и Балу крикнул Никите: «Ползи на хуй      , вафел!» Никита поднялся с трудом. Поднялся во весь рост, вытирая кровь с лица. Поднялся в той темной каморке, среди мусора. И пошел к выходу, из которого бил свет. Там, в цехе, было обрушение потолка, и солнечный свет проливался вглубь руин. Никита поднялся, и с ним поднялась его тень, и чем дальше он уходил, тем больше его тень разрасталась. Он сильно хромал, но тень не хромала. Она расплывалась, текла, настигала. Она словно пожирала всех, и они это заметили. Заметили и испуганно смотрели. Они видели. Никита не видел. Он уходил, но входила его тень. Тень почти бесплотная, не похожая на тело Никиты, тень чужая, но исходившая от мальчика. Она словно знак зла, вползающего, не удалялась, а разрасталась, текла по сырым стенам, обволакивала малолеток вместе с их лидером, испуганно следящих за ней.