Тиран (ЛП)

На самом деле, Хантеру тоже было все равно. Ему уже долгое время было на все насрать. С тех пор как его лучший друг Ной был освобожден годом ранее, Хантеру становилось все хуже и хуже. Это был парень, с которым он мог поговорить. По крайней мере, у него все еще был его сосед Леон чтобы помочь ему добраться до финишной черты, прежде чем он сойдет с ума. Крики продолжались, отвлекая его от размышлений. Все вокруг него внезапно стало острым. Резким на ощупь. Взрыв смеха проникал в каждую камеру и отражался эхом от стен. Свирепость была развлечением человека в клетке. Крики теперь были настолько пронзительными, что казалось, будто их испускал раненый зверь, парень действительно сопротивлялся. Но затем, как обычно, он был оставлен на произвол судьбы. Крики становились все менее и менее интенсивными, теперь они сменились на тяжелое кряхтение. В камеру проник влажный, лихорадочно шлепающий звук, увеличивающийся в скорости каждые несколько секунд, а затем снова раздались сильные удары о решетку. Потянувшись к своему МР3-плееру, он вставил наушники и увеличил громкость до предела.

В динамиках заиграл Чайлдиш Гамбино с песней Redbone, ритм соблазнительный и забавный. Закрыв глаза, он покачивался, как будто танцевал далеко отсюда… Подняв два пальца в воздух и поднеся их к губам, он сделал вид, что курит сигарету. Выпуская воображаемый дым, он улыбнулся, под его закрытыми веками возникли образы крови, льющейся из свежих пулевых отверстий, плоти, разрезанной до мышц и костей, бандитские драки во дворе… Трупы накапливаются, как осенние листья, падающие на землю с умирающего дерева. Кричащие дети, оторванные от своих отцов-заключенных в день посещения… Папочка возвращается в камеру смертников, пора прощаться…

Секунды превратились в минуты, пока, наконец, он увидел двух охранников. Они бежали, скорее всего, в камеру с каким-то бедным сукиным сыном с очком, полным спермы из-за своей зависимости, и коварным маньяком с длинной историей тюремного терроризма, сексуальной девиации и психологических заболеваний. К тому времени, когда прибудут охранники, будет слишком поздно. Ублюдка нужно будет отправлять в больницу, где ему дадут обезболивающее и наложат швы. Никто не обратит внимания на его душевное состояние, и вскоре после этого его бросят на съедание львам: он вернется к тем же людям, которые будут смеяться и подначивать его нападавшего. Парень станет меченым, его будут передавать по кругу и сдавать в аренду, как старый школьный порно журнал. Хантер заснул где-то между молчанием осужденных и слезными молитвами грешников.

Парень в камере рядом с ним говорил на разных языках или, возможно, имел психическое расстройство. Каждый день был похож на предыдущий и Хантер должен был признать, что этот срок в тюрьме был самым худшим. Он отсчитывал свои последние сорок восемь часов, как ястреб, наблюдающий за змеей, паря высоко в небе. Осталось двадцать четыре часа до выхода…

Накануне своего освобождения Хантер обнаружил себя блюющим в унитаз из-за не прожаренного мяса. Утро началось с «революции» в животе. У него не было недостатка в сальных взглядах парней, которые подумывали проверить его, зная, что они могут испортить его освобождение, если он вступит в драку. В то утро он был ублюдком, белым куском собачьего дерьма и сукиным сыном. Тем не менее, он не купился на это. Это была приманка на крючке, но он не был голоден. Хантер так часто за свою жизнь попадал в тюрьму, что знал все эти уловки вдоль и поперек. Это было так очевидно. Тем вечером он и его сосед Леон, пожилой негр, решили вместе поужинать в камере. Они смеялись, слушали музыку и собирались попрощаться с такой маловероятной дружбой в свободном мире, но ценившейся на вес золота за решеткой.

— Хантер, я, вероятно, умру в этой тюрьме. — Леон, сделав глоток воды, перетасовал потертые карты Уно (Прим.: карточная игра, требующая специальной колоды карт).

— Ну, мы все умрем рано или поздно.

— Кто хочет умереть в тюрьме? Я бы лучше вошел в какую-нибудь двадцатипятилетнюю киску. По крайней мере, я бы умер с улыбкой на лице. — На маленьком радио пожилого мужчины играла «Give it to You» Да Брат. — Мне почти шестьдесят семь лет, чувак. С тем, как они меня прижали на этот раз, для меня все кончено, и все это знают.

— Тебе может повезти. Возможно, тебя освободят условно досрочно.

— Для этого у меня неподходящий цвет кожи, но это не имеет значения, даже если бы меня освободили досрочно, Хантер. У меня нет никого, кто бы скучал по мне. Я сжег слишком много мостов.

Сожженные мосты, похоже, были общей темой в последнее время. Хантер тоже немного знал об этом.

— Как насчет двух твоих дочерей и сына, о которых ты иногда говорил? — он посмотрел на свои карты, которые раздал Леон.

— Я просто делился с тобой старыми историями. Все мои дети выросли, и никто из них со мной не общается. Их матери тоже со мной не общаются. У меня есть куча внуков, которых я никогда не увижу. Многие мои знакомые умерли или уехали после закрытия заводов. Ты этого хочешь для себя?