Тиран в шелковых перчатках

Чем дальше она продвигалась в глубь улиц, тем меньше становилось искусства и больше — революции. Группы мужчин и женщин маршировали с плакатами, выкрикивая лозунги. Казалось, все они стягиваются к определенному месту. Купер присоединилась к ним. Где-то впереди звучало хоровое пение. Сердце забилось чаще. Она вспоминала марши с отцом и братьями в Нижнем Ист-Сайде.

Местом сбора оказалась большая площадь, обсаженная молодыми платанами. На ней собралось уже несколько тысяч людей, они размахивали флагами и пели «Интернационал». Там же установили трибуну, обтянутую кумачом, с которой, видимо, должны были произносить речи. Даже моросящий дождь никого не отпугнул.

Желая заснять всю шумную площадь целиком, Купер попросила молодых людей подсадить ее на дерево. Те согласились, радостно улыбаясь, не преминув заодно облапать ее ягодицы. Она забралась на довольно тонкую ветку и сделала неплохие кадры. Дерево оказалось отличным наблюдательным пунктом, но она хотела вернуться обратно в толпу. Однако не успела она попросить тех же молодых ребят помочь ей спуститься, как атмосфера на площади резко изменилась.

Толпа умолкла, и в наступившей тишине отчетливо раздалось цоканье копыт по мостовой. Оно становилось все громче. На дальнем конце площади показались конные жандармы, которые выезжали из боковых улиц. Их было несколько десятков. За ними маршировал пеший отряд полиции. Их черные плащи блестели от дождя, лица затеняли низко надвинутые каски; они размахивали длинными дубинками.

Ропот гнева и ужаса прокатился по толпе. Это были ненавистные CRS — Республиканские отряды безопасности, специально предназначенные для разгона демонстраций. Они просочились на площадь по узким улочкам в обход баррикад. Толпа снова запела «Интернационал» и в едином порыве двинулась навстречу жандармам. Старший офицер орал в мегафон, приказывая всем разойтись, но за ревом людей, исполняющих коммунистический гимн, его было почти не слышно.

Купер чувствовала себя так, будто схватилась за оголенный электрический провод и ее пригвоздило к месту. В этом параличе она наблюдала, как первые ряды демонстрантов столкнулись с полицией. Между ними разгорелся жаркий спор. Но тут один из жандармов взмахнул дубинкой, и кто-то упал, схватившись за голову. По толпе пронесся вопль. Он и послужил сигналом к нападению на отряд безопасности. Демонстранты ринулись вперед, смешиваясь с полицейскими и размахивая собственным оружием — древками, которые годились не только на то, чтобы крепить к ним плакаты. Лошади попятились, задними копытами задевая несчастных, стоявших позади них. Люди заметались, кто-то споткнулся, раздались крики.

Площадь внезапно превратилась в место, полное насилия и опасности. Люди бросались во все стороны, били друг друга дубинками, отступали и снова нападали. Купер сообразила, что застряла на своем дереве, как впередсмотрящий на мачте в бурю. Ничего другого не оставалось, кроме как снимать разворачивающуюся внизу сцену. Сердце у нее бешено колотилось, а руки так тряслись, что она понимала: половина кадров выйдет смазанными. Она отыскала блокнот и ручку, стараясь не уронить камеру, и дрожащей рукой стала делать заметки. Драка, начавшаяся на дальнем конце площади, теперь подступила вплотную, поскольку отряд безопасности прорвался сквозь толпу, разрезав ее надвое.

Жандармам тоже приходилось несладко. Лошади подавали назад и испуганно ржали, когда в них летели осколки кирпичей и булыжники. Купер заметила на крышах цепочки людей, вооруженных камнями как раз для такого случая. Нескольких жандармов стащили с лошадей, и лишившиеся всадников животные в панике стали метаться в толпе среди полицейских и демонстрантов.

Затем внезапно прозвучал выстрел. Кто-то разрядил пистолет в полицейского. Ответом стал шквал огня со стороны CRS. Пули засвистели в окружавшей Купер листве, заставив ее в ужасе распластаться на ветке.

Вторая волна полицейских, яростно размахивая дубинками, влилась на площадь с другого конца. Откуда-то с крыши застучал пулемет. Разгон демонстрации превращался в настоящий бой. Купер прижалась к стволу платана и только молилась, чтобы ее не зацепило пулей или булыжником. После целенаправленного пятнадцатиминутного сражения толпа начала отступать. Люди с залитыми кровью лицами, хромая, поддерживая друг друга, врассыпную бежали с площади, преследуемые по пятам жандармами, нещадно бившими их дубинками. Это был полный разгром. Когда толпа устремилась во всех направлениях, на земле среди брошенных красных флагов остались лежать упавшие, которых топтали взбесившиеся лошади. Некоторые были тяжело ранены и не могли встать на ноги. Кое-кто лежал неподвижно. Всех их, наряду с десятками ранее арестованных, оттаскивали в полицейские фургоны, к тому времени заполонившие площадь. Жандармы завладели ею полностью.

Вцепившись в свою ветку что было сил, Купер надеялась, что ее не обнаружат. Но на других деревьях тоже были люди, и полицейские снимали их одного за другим. Дошла очередь и до нее.

— Эй, вы, спускайтесь! — приказал ей жандарм, угрожающе вращая дубинкой.