Тиран в шелковых перчатках

Комната была светлая и просторная, с большим арочным окном, проем которого обрамлял чудесный вид, открывающийся на Эйфелеву башню. В отличие от остальных комнат, здесь был наведен идеальный порядок. В вазе на столе стояли свежие цветы, огромная кровать с балдахином на четырех столбиках, застеленная безукоризненно чистым бельем, так и манила прилечь.

— Что все это значит? — спросила Купер. — Ты специально подготовил эту комнату?

— Мне хотелось, чтобы она тебе понравилась.

— Ты рассчитывал, что я завалюсь с тобой в постель? — спросила она, не зная, смеяться ей или сердиться.

— Ну могу же я надеяться.

Купер не понимала: то ли она была шокирована, то ли чувствовала себя польщенной.

— Генри! А я-то, наивная, считала тебя истинным джентльменом!

— Насколько я припоминаю, у вас, американцев, есть поговорка: «Хорошие парни приходят к финишу последними».

— Не думала, что ты участвуешь в скачках.

— И я не думал. Но теперь-то понимаю, что участвую, и кто первым пересечет финишную черту, тому и достанется победа.

Она молча уставилась на него, потом сказала:

— Ты думаешь, что соперничаешь с Сюзи.

— Я знаю, что я с ней соперничаю.

— Мне не нравится, что вы оба так считаете, — медленно проговорила она. — Неприятно чувствовать себя чем-то вроде приза, который хотят завоевать.

— Купер, — тихо возразил он, — я люблю тебя. Вопрос не в том, завоюю ли я тебя, а в том, что если я тебя потеряю, то все мои надежды на счастье рухнут.

— Ты слишком на меня давишь, — сказала она, отвернувшись. — Ты обещал дать мне время. Говорил, что ты терпеливый.

— Однако моя соперница нетерпелива. Моя соперница оказывает на тебя немалое давление. Если я буду терпелив, она уведет тебя, и я тебя потеряю.

— Она тебе не соперница.

— Мне так не кажется.

— Это несправедливо! — Купер подняла к нему лицо. Она собиралась дать отпор, но почему-то вышло иначе: губы скользнули по его губам, секунду помедлили, словно боясь задержаться, — а потом прижались теснее. Ответный поцелуй был жарким и собственническим, и за какую-то долю секунды Купер вспомнила все, по чему так скучала: и требовательность мужских поцелуев, и радость от ощущения крепких мужских объятий.

Тело откликнулось незамедлительно. Голова у Купер закружилась, и на минуту она прильнула к Генриху, словно под действием неумолимой силы притяжения. И в эту минуту ей показалось, что нет ничего логичнее, чем сдаться на его волю, позволить ему принимать решения в ее жизни. Вздрогнув, она спрятала лицо у него на груди. Он обнял ее крепче, целуя шею, вдыхая запах ее кожи и сладко пахнущих волос. Купер почувствовала, как грудь и бедра наливаются желанием. Она крепче вцепилась в него пальцами — его тело под одеждой было твердым и мускулистым. Ничего подобного она не чувствовала с тех пор, как рассталась с Амори. И не думала, что когда-нибудь снова почувствует.

— У меня кружится голова.

— После ночи, проведенной в камере, это неудивительно. — По голосу Генриха было ясно, что он улыбается.

— Тебе прекрасно известна причина моего головокружения.

— Возможно. Приляг со мной на кровать. На минуточку.

Нехотя она позволила Генриху уложить себя рядом.

— Разве ты не счастлива со мной? — спросил он, снова заключая ее в объятия.

— Все очень красиво, — тихо ответила она. — И дом, и эта комната, и ты сам. Но мне дорога моя свобода.

— Я знаю. И не собираюсь тебя ее лишать.

— Собираешься. Разве брак не подразумевает потерю свободы?

Он печально улыбнулся:

— Мои взгляды на брак, возможно, немного отличаются от твоих, дорогая Купер. Я считаю, что в браке сам сознательно жертвуешь некоторыми свободами — насильно их у тебя никто не отбирает. И если ты выйдешь за меня замуж, то сможешь сама выбрать, от чего тебе отказаться.

— Даже если я выберу продолжать встречаться с Сюзи?

— Даже это.

— Я тебе не верю. Вы друг друга ненавидите. Каждый из вас хочет владеть мною единолично. — Она погладила его по щеке. — Признайся, Генри, ты будешь беситься, если я выберу дружбу с Сюзи.

— Из-за дружбы? Нет. — Он поймал и поцеловал ее раскрытую ладонь. — Но что, если вы больше, чем подруги?

Купер прижала ладонь к его губам, словно запечатывая рот:

— Не спрашивай. Когда ты задаешь подобные вопросы, ты уже лишаешь меня свободы.

Он бережно убрал ее руку.

— Сюзи — элемент безумия в твоей жизни, — сказал он. — Но безумие пройдет, и тогда ты вернешься ко мне. Адо тех пор я постараюсь быть терпеливым.

Теплая ладонь легла ей на затылок, его лицо приблизилось. Купер почувствовала, как все слова, что она только что наговорила, словно втягиваются в зыбучий песок и исчезают. Как только его дыхание коснулось ее губ, она закрыла глаза.