Тиран в шелковых перчатках

Купер смотрела на Сюзи, пока та одевалась. Ее нижнее белье из прозрачного розового шелка с кружевами, сшитое на заказ в лучшей корсетной мастерской на улице Камбон, вызывало зависть. Белье, а за ним и черный шерстяной костюм последовательно скрыли от глаз Купер гладкое бело-золотое тело.

Сюзи задумчиво оглядела Купер:

— Сегодня особый случай, и он требует особого наряда. Снимай свою одежду.

— Меня в моем наряде все устраивает.

Сюзи раздраженно фыркнула:

— А меня — нет. Раздевайся.

Это превратилось в ритуал, на совершении которого Сюзи время от времени настаивала. Проще всего было ей подчиниться. Купер сняла платье. Сюзи начала перебирать вещи в гардеробе. Они были почти одного размера, и большинство нарядов Сюзи хорошо сидели на Купер. По сегодняшнему случаю Сюзи извлекла из шкафа шелковый костюм антрацитово-черного цвета в тонкую изумрудную полоску. Она также настояла на том, чтобы самой наложить Купер макияж, и теперь сосредоточенно щурилась, подкрашивая ей губы и нанося тени на веки.

— Надень очки, — сказала Купер, — пока ты не выколола мне глаз этой кисточкой.

— Я ненавижу очки, — пробормотала Сюзи, но все же надела их.

Очки были круглыми, в черепаховой оправе и на узком лице Сюзи смотрелись довольно комично, но именно в эти редкие моменты, когда Сюзи показывала свою слабость, Купер, кажется, и любила ее сильнее всего.

Когда наконец макияж полностью удовлетворил Сюзи, она отложила кисточку, нашла Купер пару туфель от Шанель с крохотными золотыми бантиками и завершила ее туалет, водрузив на голову изящную шляпку с вуалеткой, которая не столько скрывала, сколько подчеркивала огромные серые глаза Купер.

— Я чувствую себя рождественским подарком, — прокомментировала та, разглядывая свое блестящее отражение в трюмо.

— Ты и есть рождественский подарок, — заявила Сюзи, натягивая бежевые перчатки из тонкой кожи. — Если тебе нравится одежда, можешь оставить ее себе.

Они вместе вышли на улицу. Похоже было, что собирается дождь, поэтому они пошли быстрым шагом, держась под руку и хохоча, как давние подружки.

* * *

Вечерний чай у «Максима» входил в число излюбленных удовольствий Сюзи. В самом этом ритуале было нечто невероятно женственное. На столиках в китайских вазах стояли тепличные красные розы, чай разливали в чашечки в стиле ар-нуво, да и вся чайная посуда была ровесницей ресторана. Благоухающие розами мака руны — по фирменному рецепту заведения — таяли во рту. Здесь подавали пирожные с кремом, флорентийские корзиночки с фруктами и орехами, а также волованы прямо с пылу с жару — нежные, хрустящие и легкие, как перышко, а среди сортов чая был даже «Дарджилинг». Одним словом, атмосфера здесь была такой, будто война давно закончилась или ее и вовсе не было.

Почти все столики вокруг них занимали нарядно одетые женщины: некоторые сидели компанией, но большинство были парочками и дружески болтали вполголоса, склонившись друг к другу головами. Купер стало любопытно, сколько из этих пар — не подруги, а любовницы. Она со всех сторон ловила на себе заинтересованные взгляды, в некоторых сквозило неприкрытое восхищение. Одна женщина, худая и темноволосая, не сводила с нее жадного пристального взгляда, и это даже вызывало тревогу; другая, квадратная, краснощекая, с яркими зелеными глазами, непрерывно улыбалась, словно Чеширский кот. Купер оставляла все эти авансы без ответа.

Но как же все-таки отличалась женская дружба от дружбы с мужчинами. Насколько более гибкими и утонченными были такие отношения, насколько теснее оказывалась близость, на которую мужчины, видимо, и вовсе не способны. Купер выросла в окружении четырех братьев и их друзей. Сестра была старше и к тому времени, как Купер исполнилось десять, уже вышла замуж и работала сиделкой. Матери у них не было, поэтому и знакомых женщин, с кем девочка могла бы общаться, — тоже.

За несколько недель, проведенных в обществе Сюзи, она невероятно много узнала о том, что может дать женская дружба. Ее отношения с Сюзи были расцвечены всеми оттенками эмоций: не только остроумием, восторгом и наслаждением всеми удовольствиями, которые предлагает жизнь, но и более романтическими чувствами.

После чая они прогулялись вдоль улицы Фобур-Сент-Оноре, разглядывая витрины дорогих салонов — ярко освещенные, поскольку незаметно наступил вечер. Дождь так и не собрался, и толпы зажиточных парижан, так же как и они, наслаждались променадом. И вновь Париж показался Купер неким островом, где война уже закончилась: ураган, сметающий все на своем пути, еще бушевал вокруг, а город словно пребывал в оке бури, где не было никаких разрушений.