— В теории все это прекрасно, — сказала она, тыча в листок, написанный доктором, — но на практике никуда не годится. Если ты мне позволишь, я попробую кормить Катрин по-своему.
— Если ты считаешь, что так будет лучше, — судорожно вздохнул Диор. — Так больше продолжаться не может!
— Отлично, — кивнула Купер и отправилась на рынок. Вернулась она с полной корзиной.
— Господи, что это? — ужаснулся Диор, пока Купер с триумфальным видом выгружала на стол покупки.
— Мама называла их коровьими ножками, — объяснила та, придирчивым взглядом осматривая свои приобретения. — Это говяжьи копыта и голяшки.
— А это вообще едят? — полюбопытствовал Диор.
— И даже очень. Мама нам их готовила, когда мы болели.
— Я думал, Америка — богатая страна, — сказал Диор, отшатываясь от плиты.
— Не в тех местах, где я выросла, — ответила Купер. — Нам приходилось всемером питаться на одну зарплату фабричного рабочего. И, поверь мне, лобстеров у нас на столе не бывало.
Спустя несколько часов варки и готовки говяжьи ножки превратились в наваристый бульон и прозрачный янтарный холодец. К радости Диора, Катрин поела бульона, и ее не стошнило.
— Ты — гений! — воскликнул он, заключая Купер в объятия посреди кухни.
С этого момента Купер готовила Катрин еду из своего детства. Ее мать умерла молодой, но успела оставить детям рецепты родной Ирландии — здоровые, питательные и очень недорогие в приготовлении блюда. За неимением курятины она пекла пироги с крольчатиной, из говяжьих костей варила прозрачный бульон. Чаще всего она готовила овощные блюда. Скромный картофель теперь казался даром богов, так же как ячмень, капуста и бобы. Чутье подсказывало Купер, что, прежде чем Катрин сможет усваивать белковую пишу, предписанную врачом, ей нужно начать питаться пресной крахмалистой пищей, которая придаст ей сил, позволит вылечить желудок и постепенно восстановить аппетит.
Она обнаружила, что Катрин — сладкоежка и ее легко соблазнить сладким. Катрин могла усваивать яблочный джем и печеные яблоки, и хотя вина было не достать, Купер варила компот из изюма, который пользовался неизменным успехом. Пудинги из тапиоки и бланманже, подслащенные джемом, если не было сахара, тоже частенько появлялись у них на столе. Потеря веса, которая угрожала Катрин смертью, сначала замедлилась, а затем и вовсе остановилась. А потом настал триумфальный день, когда стрелка весов показала крошечную прибавку, что означало — плоть наконец начала нарастать на кости. Это радостное событие они отпраздновали, угощаясь боксти: жаренными на сковородке картофельными оладушками — фирменным блюдом матери Купер. Приготовление таких оладий обязательно сопровождалось песней, которой Купер тоже научила мама:
Катрин окрепла настолько, что уже могла ненадолго выходить из дома. Правда, из-за истощения глаза у нее болели от солнечного света, поэтому Купер купила ей темные очки. В этих очках и в повязанном на голове платке Катрин часто совершала вместе с Купер неспешные прогулки в саду Тюильри. Сгоревший немецкий танк оттуда убрали, и теперь, полный цветов, сад выглядел веселее.
— Неужели вы не хотите повидаться со своим женихом? — как-то осторожно спросила Купер. Эрве до сих пор не сообщили, что Катрин жива, и для Купер такое поведение оставалось загадкой.
Катрин поморщилась:
— Он думает, что я умерла. И наверное, это к лучшему.
— Почему вы так говорите?! — воскликнула Купер.
— Я не знаю, нужно ли нам продолжать отношения. Стоит ли.
— Из-за того, что с вами случилось? Но вы — красавица, и сил у вас прибавляется с каждым днем. Волосы тоже отрастут. Он будет вне себя от радости, когда увидит вас.
— Все не так просто, — хмуро ответила Катрин. Опираясь на руку Купер, она рассказала ей историю своей любви.
Катрин влюбилась в Эрве де Шарбоннери сразу — это был классический случай любви с первого взгляда:
— Но загвоздка в том, — продолжала рассказывать Катрин, — что Эрве никогда не был моим женихом. Это было бы невозможно, потому что он женат.
— О! — в замешательстве воскликнула Купер.
— Да, вот вам и «О!», — передразнила ее Катрин. — И у него трое маленьких детей. Так что — да, он женат, — женатее некуда. Но я совершенно потеряла голову, и он тоже. Он являлся одним из основателей движения Сопротивления и тут же вовлек меня в их деятельность. Так мы втайне трудились и втайне любили друг друга. Вся наша жизнь состояла из одних тайн. Я его очень любила, можно сказать, обожала. Если бы не эта любовь, я, наверное, сломалась бы под пытками гестапо. Но я знала: если я назову его имя, Эрве убьют. Я вынесла все пытки и, благодарение Богу, смогла его спасти.
Глаза Купер наполнились слезами:
— Вы невероятно мужественная женщина.