Тирания Я: конец общего мира

По правде говоря, все это можно описать на примере многих других стран; тем не менее Франция представляет особый случай, когда все то, в чем была ее специфичность, – идеал равенства и справедливости, вдохновленный просветителями, договор, основанный на могуществе государства и принципе солидарности, – за полвека оказалось попрано от и до. К тому же у Франции колониальное прошлое: из стран Магриба и тропической Африки пришли волны иммиграции, создав почву для ресентимента у соответствующей части населения, – а позднее, в еще более остром виде, у их детей и внуков, – из-за того, что совершавшиеся некогда бесчинства не были официально признаны, а также из-за градостроительной и интеграционной политики, осуществлявшейся наспех при вопиющем отсутствии долгосрочного видения.

Все это мозаичное полотно следует соотнести с типично французским фрондерским духом, с готовностью проявлять недовольство по самым разным поводам и периодически бунтовать: в 1789-м, в июле 1830-го, в феврале 1848-го, в дни Парижской коммуны в 1871-м или в ходе неоднократных социальных столкновений первой половины XX века – вплоть до мая 1968-го и жестких выступлений рабочих в 1970-х. За два века французский народ ни разу не забыл о главном: короля в любой момент можно свергнуть и отрубить ему голову.

Сегодня, учитывая прошлое и столь многими разделяемое чувство, что политики, поколение за поколением, только и делали, что подрывали республиканские ценности, Франция – возможно, более болезненно, чем все остальные, – олицетворяет нацию без кожи. Движение «желтых жилетов» – да и не только выступления этих разгневанных людей, но и общее весьма напряженное состояние страны, – отражает этос, в котором соединяются желание, чтобы наконец начал действовать более справедливый общественный договор, и глубокое, теперь уже непреходящее предубеждение по отношению к структурам власти. Доверие исчерпалось: связи между правителями и управляемыми разорваны. Так что Эмманюэль Макрон, похоже, открыл совершенно новую страницу: с ноября 2018 года он первый президент в условиях перманентной неуправляемости. Какие бы решения он впредь ни принимал, вполне вероятно, что они тотчас – и в беспрецедентном для современной истории проявлении – будут вызывать вспышки протестов, словно он руководит страной на груде раскаленных углей. Внезапная уязвимость за несколько месяцев заставила его изменить осанку, взгляд, стиль речи и, утратив стать Юпитера, превратиться в персонажа, который словно напрочь потерял уверенность в себе, постоянно переигрывает и, если приглядеться, часто выглядит растерянным. В начале 2020 года он столкнулся с необычной ситуацией, когда один журналист совершенно неожиданно спросил, пойдет ли он снова на выборы: «Обескураженный глава государства на несколько секунд задумался. „Сейчас я не скажу вам, что буду делать в 2022-м, многое может произойти. До этого нужно будет дойти в свое время, если получится“»[123]. Слова настолько неожиданные, что казалось, это подает голос его скрытое сознание – или подсознание: он практически открытым текстом сказал, что в глубине души допускает, что может не удержаться до конца срока.

Та же картина – фактически или потенциально – наблюдается в большинстве демократических стран, а со временем наверняка проявится и при других режимах. За последние лет десять опубликовано множество исследований, посвященных возрождению различных видов «популизма» по всему миру. Несомненно, мы имеем дело с одним из основных заблуждений нашей эпохи, связанным, помимо прочего, с неправильным выбором терминологии. Ведь для исторического популизма характерны притязания, поддерживаемые массами и часто вызванные убеждениями, инфильтрированными посредством инструментов пропаганды, они могут принимать форму националистических, ксенофобских заявлений или обвинений в коррупции, если речь об элитах, – призывая к такому порядку, который положит конец так называемому хаосу. Для 1930-х годов был характерен подъем подобных движений в Европе. Перманентная неуправляемость очень специфична, что не позволяет оценивать ее по старым меркам, это не выражение коллективных чаяний – возврата к ушедшей эпохе, отчасти ставшей фантазмом, или создания определенных условий, которые считались бы императивными и пользовались бы широким одобрением.