Тирания веры

Он лежал под Извлекателем Истин, острая вершина которого парила всего в нескольких дюймах от его глаз. Наверное, поначалу бывший магистр оставался невозмутим, даже самоуверен; но затем сокрушительная тяжесть нависшей над ним громады начала играть с его умом злые шутки. Из недр подземелья мог донестись случайный скрип или глухой удар, и от внезапного страха его пробил бы пот или подкатила тошнота. Вдруг пирамида сдвинулась с места? Опустилась? А вдруг она могла опускаться часами, медленно, на доли дюйма, в извращенном подобии пытки каплями воды?

Темные энергии пирамиды, незримые, стекались к плите, проникали в разум подозреваемого, переполняли его. Эти древние драэдические чары – родственные тем, что давали магистратам Голос Императора, – высвобождали страхи и подозрительность человека. Они раскапывали правду, подобно опытным расхитителям могил. Они подтачивали и рушили все ментальные преграды и позволяли дознавателю безо всякого труда выуживать сведения. Если Голос Императора можно было сравнить со скальпелем хирурга-цирюльника, то Извлекатель Истин был подобен кувалде.

Увы, старое сердце Кейдлека не выдержало таких мук. И теперь он мог унести свои секреты в могилу. Здесь, в имперских подземельях, у мужчин и женщин было лишь два пути – либо они просто признавались, либо умирали.

Однако я заметила в таком методе допроса и кое-что еще, гораздо более циничное. Благодаря ему сованцы могли искренне утверждать, будто они не пытают людей без обвинительного приговора… вот только согласиться с этим можно лишь в том случае, если под пытками вы понимаете исключительно телесные муки.

Вонвальт тяжело вздохнул. Он сбросил верхнюю одежду, оставшись, как и дознаватель, в одной лишь блузе и коротких штанах. Затем он закатал рукава, и только в этот миг я догадалась, что сейчас произойдет.

– Никому не шевелиться и не говорить ни слова, – строго наказал Вонвальт. Затем он тихо произнес заклинания, свет почти полностью померк, и на краю моего сознания вдруг вновь зароптал тот самый зловещий шепот, который мы с сэром Радомиром слышали в Хранилище Магистров. Меня охватил глубочайший ужас, и мои внутренности сжались. Глаза Вонвальта сделались совершенно белыми – он установил связь с астральным миром и его дух покинул тело. По моей спине потек пот, и мы стали ждать, изнывая от мучительной тишины и духоты этой жаркой камеры.

А затем, спустя всего минуту, Вонвальт ахнул.

Я посмотрела на него, затем на дознавателя, но тот остался совершенно равнодушен. Я пожалела, что с нами нет Брессинджера и сэра Радомира. Они уже должны были приехать… хотя, если задуматься, приставы вряд ли могли чем-то помочь.

Я вновь посмотрела на Вонвальта. Что-то явно пошло не так. Я вспомнила зловещие слова прорицательницы, и меня парализовал страх.

По лицу Вонвальта катился пот. Его веки трепетали, а рот скривился в оскале. Я говорила себе, что прежде видела всего несколько сеансов. Быть может, все шло своим чередом. В конце концов, процесс призыва души был жестоким и пугающим.

Я опять посмотрела на дознавателя. Он встретился со мной взглядом, и мне подумалось, что невозмутимость этого человека сможет нарушить лишь нечто неслыханное.

Я снова повернулась к Вонвальту. Все его тело била дрожь. Что-то привело его в ужас.

– Нема, что происходит? – прошипела я.

Затем сэр Конрад издал душераздирающий крик. На секунду или две он полностью застыл, а затем начал падать вперед.

Я без раздумий бросилась к нему. Мои мысли занимало лишь одно: не дать Вонвальту раскроить себе череп о каменную плиту в центре комнаты. Мы столкнулись…

…и я очутилась в совершенно ином месте. Полыхнула вспышка… но не света, а чего-то совершенно неописуемого; я скорее не увидела, а ощутила ее. Наконец я поняла, что стою на бескрайней плите из вулканического стекла. Надо мной висел низкий потолок серых облаков, а в разрывах между ними виднелись ярчайшие созвездия. Вдали над совершенно ровным, бесконечно далеким горизонтом пылало тусклое красное зарево. Я вдруг почувствовала себя совершенно крошечной, ошеломительно ничтожной, словно кто-то собрал всю давящую жуть дворцового подземелья в экстракт и впрыснул его мне в кровь.

В этом странном параллельном измерении я очутилась не одна. Однако кроме Вонвальта там был кто-то еще – и при взгляде на него меня охватил первобытный, сводящий с ума ужас.

Существо, делившее с нами это плато, не было человеком, но имело почти человеческий облик. Темное, серо-черное туловище с непропорционально длинными конечностями, кожа как у летучей мыши, – оно надвигалось на нас, медленно, с заминками, но неумолимо. У этой твари были огромные, тонкие как паутина и белые как кость крылья, которые вяло волочились по земле, подобно шлейфу мертвой невесты. А его голова походила на голову насекомого или мотылька, она была большой и отвратительной, издавала жуткие щелчки, а ее выпученные блеклые глаза приковывали нас к месту.