О дочь моя! Разве этого с нетерпением и надеждой ждала я? Разве о такой свадьбе я, твой отец и весь народ с радостью мечтали? Неужели наступил день бракосочетания императорской дочери? Где брачное ложе, что стелют девушкам в счастливый день их свадьбы? Почему не слышны праздничные песнопения? Скажите, дочь моя, неужели так желают радости невесте, неужели так благословляют отец с матерью свою дочь, выдавая ее замуж? Ах, бедная я, несчастная, лишь боль осталась в моей душе, лишь тоска и горечь, и, куда я ни погляжу, повсюду царят скорбь и горе! Несчастный Император лежит распростертый на земле. Все дамы и девушки со спутанными волосами, с лицами, залитыми кровью, с обнаженной и израненной грудью ходят по дворцу, издавая страшные крики, и все видят, как глубока их скорбь. Рыцари и высокородные сеньоры — все в горе, все плачут и причитают, заламывая руки, и рвут волосы на голове. О, горький день скорби! Монахи всех орденов с болью вопиют, и никто из них уже не может петь. Скажите мне, что же это за праздник, на котором никто не веселится? Немногие могут произнести слово, чтобы их лица не исказила боль. Ах, несчастная мать, породившая такую дочь! Умоляю вас, дочь моя, пусть радость вернется к вам, утешьтесь и успокойтесь, тогда и ваш скорбящий отец и несчастная мать, что с такой любовью вырастила вас, тоже утешатся.
Императрица не смогла произнести более ни слова, ибо боль в ее душе была слишком велика.
Глава 475
Если бы не надежда на то, что я вскорости умру, — отвечала Принцесса, — я бы сама лишила себя жизни. Как вы можете просить, Ваше Величество, чтобы я успокоилась и не печалилась более? Ведь я потеряла своего мужа и господина, рыцаря, которому равных не было на этом свете. Того, кто еще в ранней молодости со свойственным ему бесстрашием завоевал множество земель, слава о ком будет жить века и даже тысячелетия и о чьей доблести свидетельствуют его победы. Того, кто не боялся пролить свою кровь на поле брани и кто отомстил за оскорбление греков своими славными деяниями с оружием в руках. Того, кто без устали преследовал бывших победителей и освободил от них всю Грецию, того, кто ради нас принял и выиграл столько битв. Того, кто вызволил из плена столько баронов, рыцарей и высокородных сеньоров, вернув им прежние владения и почет. Того, кто избавил нас от забот и печалей, потому как никто не мог противостоять ему. Того, кто разгромил войска наших противников и взял в плен повелителей всего народа мавров. Зачем столько слов? Не должна я бояться смерти и не должна извиняться за то, что стремлюсь воссоединиться со столь доблестным, не имеющим себе равных рыцарем, с тем, которого я оплакиваю и о смерти которого скорблю. Ничего не боюсь я, ведь не может бояться тот, кто ничего более не ждет. О, горе! Пусть все видят скорбь мою, ибо нет на этом свете женщины или девушки более несчастной, чем я. Близится к концу мой жизненный путь, и вскорости предстоит мне встретиться со смертью. Позовите моего защитника и господина — отца моего, чтобы смог он увидеть смерть своей дочери и не забывал ее.
И когда пришел несчастный отец, принцесса попросила его лечь с одной стороны рядом с ней, а императрицу — с другой, так, чтобы она сама была посередине, и сказала следующие слова.
Глава 476
О боязливое сердце, оставь сомнения и исполни волю мою. Помоги мне найти слова, чтобы смогла я выразить свои скорбные мысли и восславить доблестного Тиранта Белого, что отвагой и добродетелью, искусством и умением превосходил всех рыцарей, и не было равных ему. И лишь королевской крови недоставало сему рыцарю[777]
, чтобы быть венцом всяческих добродетелей и достоинств. Так оставим же тщету этого мира и сделаем то, что и подобает делать, ибо знаю я, что моя душа стремится оставить тело, дабы воссоединиться с душой Тиранта. И поэтому прошу — позовите скорее моего духовника. (А духовником ее был настоятель монастыря Святого Франциска, магистр священной науки теологии и в высшей степени добродетельный человек.)Когда священник пришел, Принцесса сказала ему:
Святой отец, я хочу исповедаться во всех своих грехах в присутствии тех, кто здесь находится, ибо, раз уж не испытывала я стыда, когда грешила, не подобает мне стыдиться, каясь прилюдно.
Затем она сказала: