Тирант Белый

Эпизод с феей Морганой и королем Артуром почти что повторяет основной смысл «Сказки»: герои «Тиранта Белого» встречаются с ним, чтобы услышать об истинных достоинствах идеальных рыцарей, дам и идеального государства. Но принципиально важно, что это происходит во время увеселительного турнира — одновременно блистательного спектакля — при дворе Императора Константинопольского. Причем король Артур неожиданным образом присутствует «инкогнито» в Константинополе, тем временем как его сестра Моргана разыскивает его по всему свету на корабле, где она возлежит на траурном ложе — как король Артур во время встречи с автором «Сказки». Император с радостью сообщает ей, что у него «находится один рыцарь, весьма заслуженный, но не известный никому (имя его я не смог узнать), и имеет он особый меч по имени Эскалибор». Вслед за этим следует сцена узнавания Морганой короля, после чего его не могут не узнать и остальные. Характерно, что король сидит в серебряной клетке, что подчеркивает его отделенность от окружающего мира: он — драгоценная и почитаемая реликвия канувшей в прошлое эпохи, «воскрешенная» лишь в особой атмосфере игры. Не случайно поначалу король Артур пребывает в тоске, но затем, по мере того как ему задают вопросы, он все более и более оживляется, а во время танцев становится кавалером Кармезины, дочери Императора, тогда как фея Моргана танцует с Тирантом. И когда на прощание Император со свитой посещает корабль, на котором собрались отплыть король Артур с сестрой, то, по замечанию автора, «все были удивлены и восхищены увиденным, сотворенным, казалось, по волшебству» (с. 356). Примечательно, что в данном случае Мартурель, отступая от своего правила, так до конца и не проясняет, как это все было устроено на самом деле, и оставляет читателей самим решить, какова природа данной иллюзии.

Открытая Мартурелем игровая дистанция по отношению к прежнему рыцарскому идеалу имела решающее значение и для трансформации поэтики всего произведения в целом. Активная роль протагониста в освоении действительности позволила распространить игровое отношение на все действие романа и ввести новое понимание художественного вымысла и при создании «положительной» его части. Разумеется, Мартурель пока что не приходит к концепции мира как театра, но уже сознательно представляет иллюзорную, двойственную природу художественной действительности, в первую очередь «театрализуя» повествование.

Прием «театрализации» приводит автора к еще одному кардинальному открытию, которое предопределило дальнейший путь в развитии жанра и подготовило одно из основных свойств романа Нового времени. Открытие это связано с тем, что разыгрывание действия-спектакля, как оно представлено у Мартуреля, предполагает различную степень знания сюжета, различную меру ознакомленности со «сценарием», причем в эту иерархическую систему вовлечены не только действующие лица, но также читатель и автор. Простейший пример тому — уже приводившиеся слова Тиранта о том, что при осаде замка-декорации (во время английского турнира) бросившиеся на его приступ рыцари не знали, что это шутка. Понятно, что оборонявшие замок, а также король и королева Англии были заранее об этом предупреждены. Именно приятное удивление Тиранта этой шутке и устранение изящного «недоразумения» и составляют соль всего эпизода. В данном случае читатель посвящен в знание сюжета настолько же, насколько и протагонист. Мы смотрим на события глазами Тиранта не один раз, и Мартурель проигрывает различные варианты такой ситуации. Так, например, случается и тогда, когда к христианам попадает в плен один из турок и Тирант, не признаваясь в том, что он-то и есть новый греческий Маршал и с тайным удовольствием предвкушая развязку устроенного им мини-спектакля, выслушивает брань пленника в свой адрес и в адрес всех французов вообще, которых принесла нелегкая на беду маврам (гл. 163). Разумеется, в этом есть отголоски карнавального смеха, возвеличивающего героя с помощью осмеяния; но главное здесь то, что и читатель, посвященный в хитрость Тиранта и вместе с ним как бы являющийся автором «сценария», должен получить наслаждение от пикантного положения турка и от изумления, в которое тот оказывается повержен, узнав, кто такой на самом деле Тирант, и увидев, как он милосердно прощает ему бранные речи. (Отметим заодно, что Тирант благодаря этому эпизоду, в частности, предстает не скучнейшим образцом добродетельного правителя и полководца, а живым и остроумным человеком.)