Тирмен

Калинецкая подняла голову, и старику стало не по себе от ее взгляда. Вроде бы взрослый человек, в семи щелоках мытая... Махатма, понимаешь! Ассакра!.. Прав бородатый Боба — и насчет Блаватской, и насчет бетона.

— Люба! Бросьте вашу эзотерику. Ну, купили бумаги. Ну, узнали. И что? В какой банк пойдете? Я, Канари... Даниил Романович... — Он специально именовал Даньку при ушастой по имени-отчеству: чтоб надолго запомнила. — Обычные люди на обычной работе. Вы поймите: каждому работнику, что бы он ни делал, его работа кажется самой обычной.

Длинная фраза далась большой кровью, но старик справился. Говорить стало легче. И вообще — легче. Петр Леонидович твердо решил после разговора спуститься во двор. Хоть пехом, хоть брюхом, хоть рачьим способом. Май, теплынь, лепота — что нам, махатмам, в палате делать?

— Обычный человек? Ничуть! — резко, со злостью возразила Любовь Васильевна. — Вы — часть Силы, вы слиты с Ней, без вас Она не полна. Ваш путь — путь Ассакры, дорога к абсолютному разрыву Духа. Для такого, как вы, нет невозможного. Дзэнский парадокс: «Секрет Смерти хранит человека». Поэтому вы, Петр Леонидович, никуда не уйдете — даже если ваше тело сожгут в Жихарском крематории. Ассакра говорит: «Совершенствоваться — значит самоуничтожаться, и это можно делать бесконечно». Вернетесь! Обязательно вернетесь! Я не гадаю, я знаю. Поэтому умоляю вас: не оставляйте вашей милостью! Все, что хотите, что пожелаете! В этом мире, в любом другом, в темной пропасти Ассакры...

Петру Леонидовичу представилось, что их разговор слушают строгий товарищ Иловаев вместе... да хоть с Андреем Канари. Что подумают? «Всем парам парочка, хоть впрямь танцуй. Она Жорж Санд анфас, а я маркиз де Сад». Стыдоба — и полное ушей покраснение!

А насчет «части Силы» угадала, Кали Яростная, Кали Высочайшая, Кали Любознательная. Первый учитель, Пантелкин Леонид Семенович, в годы давние о том же толковал. «Раз мы — оружие, раз нами стреляют, значит, мы тоже — чья-то рука. Без нас этот «кто-то» неполон».

Угадала — и что с того? Все, пора во двор. Цирк сгорел, клоуны разбежались.

Встал тирмен Кондратьев: по-здоровому, на руку не опираясь.

Усмехнулся кривым ртом:

— Оставь эту ерунду, Люба. Все будет хорошо. Вот увидишь!

Сказал — и сам себе поверил. Макабр!

5.

Такси Данька поймал за воротами. Автомобили с шашечками обосновались тут с незапамятных времен, организовав постоянное стойбище. Или пастбище.

— На Ольминского.

Молодой блондин в клетчатой рубашке коротко зыркнул на пассажира. «Кредитоспособен. И не жлоб», — читалось на круглом лице. Поэтому блондин не задал обычный в таких случаях вопрос: «Сколько даешь?»

— Поехали.

В переговорнике рычало, шипело и хрюкало, словно там собрался целый зоопарк. Сквозь шумы, как с другого края планеты, прорвался далекий мужской голос:

— Восемь-одиннадцать. На Веснина авария, движение перекрыто. Как поняли, Стрела?

— Вас поняла, восемь-одиннадцать, — отозвалась женщина. — Всем машинам: на Веснина авария...

— Поедем по Сумской, — заключил водитель, выруливая на Деревянко. — Свернем на Петровского...

— На Петровского пробка, — сообщил все тот же «заокеанский» голос. Наверное, его обладатель ехал впереди них по тому же маршруту.

— Всем машинам...

— Блин, е-пэ-рэ-сэ-тэ!.. На Иванова, возле обладминистрации, я сворачивать не стану, — прокомментировал блондин. — Там регулировщик, мы с ним на ножах. Значит, на следующем, возле памятника. Крюк небольшой.

— Годится, — кивнул Данька.

Величина «крюка» его, по большому счету, не волновала. Даньке было хорошо. Он улыбался. Час назад точно так же ехал в такси — а какая огромная разница! С дядей Петей все обойдется, жизнь прекрасна, на улице весна, серебристая «Daewoo» идет мягко, потому что новая... А заваленная командировка — «пустяки, дело житейское», как сказал бы Карлсон с мишени.

Наплевать и забыть.

На площади Свободы пестрела шатрами и палатками очередная ярмарка. Толпы народу, из динамиков на столбах лихо «колбасит» забойный рок-н-ролл: «Мы будэм пыты пыво тилько з варэнымы ракамы — ни з девкамы, ни з тьоткамы, ни з якымы собакамы... » Остановив машину перед мигающим светофором нелюбимого перекрестка, блондин начал в ритм мотать головой. Впереди кто-то нервно сигналил, пытаясь свернуть налево.

Регулировщик судорожно махал полосатым жезлом.

— Оп-па! — Таксист проскочил мимо заклятого врага, гоня машину дальше.

Данька слушал, как гаснет за спиной этнический рок-н-ролл, как колеса рокочут по брусчатке. Вот и знакомый памятник работы скульптора Манизера. Чистенький, отмытый от голубиного помета. Место его первого «целевого выезда», под кураторством дяди Пети. Кажется, целая вечность прошла. А на самом деле — несчастных семь лет.

Здесь таксист и свернул, как обещал. Миновав «площадь пяти улиц», вырулил на Пушкинскую. Вскоре повернул еще раз: направо.

— Приехали.

Рассчитавшись, Данька выбрался из машины и огляделся.

Ага, вот и табличка: «Ольминского, 3». Второй дом от угла.