Катя уже стояла снаружи. В толстом свитере на морозе как статуя, зачарованная своим скульптором, она вперилась в дымную шапку, уничтожившую всё живое. Напоминая о прошедшем по округе жаре, вода закапала с крыши. Шапки снега на хвойных лапах заметно поредели. Дима подошёл и положил ладонь на плечо, желая забрать Катю обратно в дом, как вдруг услышал свист. И тут же в уши ударил молот. Раскатистый грохот сотряс округу, забренчало стекло, и сосны, качнув ветками, сбросили окончательно снежные комья.
Гром стих, вокруг воцарилась тишина. Белая пелена падающего снега проглотила каждую капельку звука. Молчаливые стволы, не ожидавшие напасти, продолжали раскачивать колючими ветвями, возвещая о смерти целого мира, где наивные люди думали, что смогут и дальше ходить, спать, есть, работать, любить и просто трахаться, чтобы жить. Даже необычная для зимы весенняя капель, замолкла на много секунд. Тишина забрала мирное время и водрузила сверху повисшую над человечеством неопредёленность.
Страх и трепет поддержал далёкий вой перепуганной собаки. Дима посмотрел на часы:
– Прошло две сорок… значит…
Катя сглотнула слюну:
– Звук проходит три километра за десять секунд. Мы учили на агитпроде…
– Почти пятьдесят километров. – прикинул Дима. – Это хорошо. Это очень далеко.
– Не заденет… – Катя начинала дрожать сильнее. – Свою дозу от гамма-вспышки мы уже получили: минус лет пять от жизни, наверное… И если ветер снесёт пепел от нас, значит, мы в порядке…
– Не совсем! – возразил Дима. – Осталась последняя опасность.
– Какая? – Катя поёжилась:
– Люди! – заявил он. – Сейчас повалят из города! Их будет сотни тысяч. Те, кто уцелел… Они будут с ожогами, голодные и очень злые.
Дима направился в сторону погреба, где отец хранил винтовку. Промасленный свёрток стоял внутри большого сейфа. Рядом с “мелкашкой” висели два арбалета и с десяток луков. Всю эту амуницию отец держал, для турниров по реконструкции древних сражений. “Деды воевали”, – любил посмеиваться над своим увлечением отец.
“Довоевались…” – пронеслось в мозгу.
Дима заставил Катю взять в руки винтовку. Умение придёт с навыком, но Кате следует знать, как защитить дом от мародёров.
Страшное слово – мародёр, когда обессилевший, голодный человек перестаёт быть и ощущать себя человеком. Забывает о законе и собственных обязательствах. Перед лицом голодной смерти превращается в безответственное животное, готовое вцепиться в глотку ради жилья и пищи. Зимой особенно.
В аптечке Катя нашла лекарства и вколола ему и себе по ампуле. Ещё проглотили по две капсулы. Уколы и капсулы тешили надежду ослабить гамма-воздействие. К ночи огонь печи согрел дом, и они легли. Но уснуть не вышло, Дима каждую секунду бегал глазами по потолку и готовился к нападению, держа винтовку у постели. Катя вжималась в его живот и хлопала прослезёнными глазами:
– Ты помнишь эту тишину? После волны?
– Да.
– Мне тогда показалось, что больше ничего нет. Ни работы, ни агитпроды, ни Барбары, ни Ирен с Джорджем… Города, наших домов… Все они исчезли… Хорошо, мама с папой это не увидели…
Катя болтала всю ночь, вспоминая знакомых и памятные места, дрожала от озноба, хотя в доме было тепло; прижимаясь, вытирала мокрые щёки о его плечо и вспоминала, как Дима увёз её:
– Ты спас меня… Ты спас…
Дима не сопротивлялся. Плач любимой помогал держаться настороже. Но ночь прошла спокойно.
В следующие три дня за деревьями гудела техника. По трассе в сторону города шли колонны гусениц с дулами, ковшами и без. Обратно, прижимаясь к обочине и хлюпая в грязи, колесили легковые автомобили с беженцами. Но больше всего гражданских шло своим ходом. В натянутых наспех нелепых куртках, шубах и тёплых штанах они шагали по ещё не замёрзшей разбитой траками колее. На фоне грязной дороги, опушки и чистого снега их фигурки казались очень несчастными.
Дима выходил на широкую веранду, держа винтовку наизготовку, и просто следил за движением, давая понять, что настроен серьёзно. С дюжину беженцев завернули к дому и попросили воды. Дима строго приказал им пить снег.
Пока шли их короткие переговоры, Катя, уже наученная стрелять из арбалета, пряталась за окнами с оружием в руках. Когда путники уходили, уговаривала помочь:
– Так ведь нельзя, Дим…
– Угомони своё человеколюбие, – приказал он. – Если хочешь остаться в живых, не подпускай никого ближе десяти метров. Хорошо, солдаты сюда не суются. На нас нет браслетов. А у них, похоже, приказ реагировать, прежде всего, на сигнал.
***
На четвёртый день с противоположной стороны от дороги, из угрюмого сосняка вышли четверо. Мужчина и три женщины. Они, пригибаясь, подбежали к дровняку и изредка стали выглядывать в поисках неведомой опасности. Спустя час нелепых пряток Диме надоело их соседство. Он отпустил предохранитель, собираясь прогнать непрошеных гостей. Катя натягивала тетиву (она уже уверенно держалась с древним оружием), как вдруг вгляделась в беженцев и ахнула:
– Это Джордж, Ирен!
Катя бросила арбалет и выбежала. Навстречу показался молодой тучный мужчина:
– Кассандра, вы?!