Тишина

Быков сидел перед ним, весь седой, отечный, моргая красноватыми припухлыми веками, и Константин видел его какое-то опавшее желтое лицо, его странно костистый покатый лоб, открытую волосатую грудь и спущенные на сливочно-белых ногах шерстяные носки, теплые тапочки - эти признаки домашности и семьи; видел ковры на стене, диван, громоздкую, не без претензии на роскошь мебель, как будто стиснувшую со всех сторон его, - и медленно повторил:

– Неужели это вы, Петр Иванович Быков? И я у вас когда-то работал?

– Что? - приоткрыл веки Быков и уперся растопыренными пальцами в диван. - Ты, Костя, вроде не в духе никак? Ах, шут тебя возьми, всегда ты был парень с шуточкой. Давай-ка, - он устало поднялся, старчески зашаркал тапочками, направился к буфету, - пропусти малую за здоровье да вспомним старое, мы ведь с тобой, Константин…

Константин покусал усики.

– Что ж, не пропустим, но - вспомним! Вот это ваш письменный стол, уважаемый Петр Иванович? Вот этот ваш? Что здесь - бумаги, деньги?

Быков уже держал графинчик, вынутый из буфета, повернул голову, замер; дверца буфета, скрипя, закрываясь, уперлась в его плечо, собрав складкой пижаму.

– Ты что, Константин? - спросил он и понял. - Никак за деньгами приехал? Чудак, сразу бы и сказал. Найдем. Вчера как раз получку получил. Да много ли тебе надо? Бери. Ничего, сведем концы с концами! Бери.

С графинчиком он приблизился к широкому письменному столу, выдвинул ящик, затем отсчитал в нем несколько ассигнаций.

– На, двести пятьдесят тут, потом отдашь, будет если… Ну садись, выпей маленькую. Где работаешь-то?

– В уголовном розыске, - сквозь зубы сказал Константин и двинулся к столу, упрямо и зло глядя в глаза Быкова. - Меня интересуют не водка, не деньги, Петр Иванович! Меня интересуют доносы. Все копии ваших доносов! Вы меня поняли? И если вы сделаете шаг к двери… - выговорил он с угрожающим покоем в голосе. - Я не ручаюсь за себя! Руки чешутся, терпения нет! Ясно? Будете орать - придушу вот этой подушкой. Все поняли?

Быков, болезненно выкатив белки, не закончил наливать из графинчика, синие губы собрались трубочкой, пробормотал:

– Ты - как?.. Как?..

Он стукнул графинчиком о стол около недолитой рюмки; щеки его стали пепельно-серыми, кожа натянулась на скулах.

– Эх ты, Константна, Константин!.. За кого ж принимаешь меня?.. О чем говоришь? Неужели серьезно ты?

– Благодетель вы мой, запомните - я вас не идеализирую! - Константин, все покусывая усики, твердо глядел сверху вниз в лицо Быкова. - Ну, я жду основное: копии доносов. Первый - на Николая Григорьевича Вохминцева. Второй - на меня. Хочу познакомиться с содержанием - и только. Вы меня поняли?

Стало тихо. Было слышно, как жужжал электрический счетчик на кухне.

Быков отрывисто и горько засмеялся.

– Эх ты, герой, ерой. - Он задергал головой; капельки влаги выступили на покрасневших веках. - Я к тебе как к человеку, Константин, а ты - эх! Герой, а у ероя еморрой! Налетчик! Ты знаешь, что за это тебе будет?.. Знаешь, что бывает по закону за насилие? За решетку посадят! Жизнь на карту ставишь?

– Да, Петр Иванович! Пока вы строчите доносики - ставлю. Пока.

– Значит, что ж - убить меня, Константин, хочешь?

– Может быть. Где копни доносов?

– Какие доносы? Обезумел? - вскричал Быков. - С Канатчиковой сбежал?

– Вот что, Петр Иванович, - сказал Константин. - Вы сейчас сделаете то, что я вам скажу, иначе… Когда у вас была очная ставка с Николаем Григорьевичем? В сорок девятом году? В этом же году вы настрочили доносик на меня после истории с бостоном? Ну? Так? Иди иначе?

– Врешь!

– Садитесь к столу! - Константин резко пододвинул бумагу на середину стола. - А ну, берите ручку, пишите! Вы напишете то, что я вам скажу.

– Что-о?

– Вы напишете то, что я вам продиктую! И это будет правдой.

– Да ты что - с Канатчиковой сбежал? - выговорил Быков и отступил к дивану, широкие рукава пижамы болтались на запястье. - Чего я должен писать? С какой стати? Чего выдумал?..

– Вы это сделаете! - оборвал Константин. - Сейчас сделаете! Садитесь к столу! Что смотрите?