Тишина

– Этого не будет, чтобы ты грузила со мной уголь, этого никогда не будет… - говорил он с нежностью и отчаянием, исступленно обнимая и целуя ее в ледяные губы. - Ты увидишь, этого никогда не будет…

В тишине тоненько и звеняще тикали часы на стене.

Константин, уже одетый, сидел в кресле, растирая рукой грудь, - зябкость утра, вливающаяся через открытое окно, щекотно касалась кожи лица, - и прислушивался к ранней возне воробьев в дворовых липах. Потом воробьи с резким шумом брызнули под окнами из розовеющих ветвей: стукнула форточка на нижнем этаже - одинокий звук эхом раздался в пустоте спящего двора. Ему представилось почему-то, что форточку закрыли в комнате Аси, и Константин, вмиг очнувшись, вспомнил о времени своего отъезда.

"У меня есть четыре часа, - думал он. - Я сначала зайду к ней, потом я пойду туда… Успею ли я все сделать, все как нужно, все как надо? А что раньше, коленки дрожали - не мог отнести эти деньги? Вот они, быковские десять тысяч. Что ж, деньги лежали у меня две недели. Долго собирался. Будет вопрос: "А чемоданчик-то с бостоном в Одессу вы привезли?.." Что докажешь? А может, сказать - нашел деньги?.. К черту их! Смотреть на них не могу! Так что же, Костенька, действуй, вперед, милый, подан свисток атаки, хватит лежать в окопах, в тебя стреляют, в Сережу, в Асю… и не холостыми патронами, а бьют наповал, в голову целят!.."

Константин, охваченный холодком, встал к чемодану и, раскидав белье, вынул со дна завернутую в газету пачку денег, вложил ее, туго надавившую на грудь, во внутренний карман.

Сделав это, он стал бросать белье и ковбойки в чемодан и, захлопнув крышку, щелкнул никелированными замками - все было готово. Он знал, что не вернется сюда до осени - практика на шахтах длилась два месяца. Он оглядел комнату без сожаления - этот когда-то уютный и привычный ему беспорядок - и ничего не тронул, ни к чему не прикоснулся, только накрыл старой газетой ящик радиолы. "Оревуар, старина!"

"Вот и все, Костенька, - сказал он себе, - вперед, милый!"

Когда, заперев комнату, Константин спустился по лестнице на первый этаж и тут, стараясь не натолкнуться на вешалки, прошел тихий коридор, нигде не было ни звука - дом еще спал. Константин задержался перед дверью Вохминцевых с желанием постучать, разбудить и Сергея и Асю, но, так и не решившись, подсунул под дверь записку в конверте, написанную ночью.

Старый и чистый асфальт двора показался в этот час зари огромным и пустынным. И было странно, что во всех окнах неподвижно висели алеющие занавески и были закрыты двери парадных - везде покой, сон, и только одна стая проснувшихся на рассвете воробьев все сновала, чирикала, возилась в липах над окнами Вохминцевых, и от этой возни дрожала, покачивалась там багровая листва.

Он стоял и смотрел на окна в комнате Аси: в тени они отливали скользким мазутным светом.

Потом, переборов себя, весь озябнув, он подошел и едва слышно, ногтем, не постучал, а притронулся к стеклу три раза.

И с замиранием в горле глядел вверх, ждал.

Он постучал еще - худенькая рука отдернула занавеску, за стеклом мелькнуло плечо Аси, распахнулась форточка над его головой, и он расслышал ее голос:

– Костя, Костя, это ты, да?

И Константин, увидев в это мгновение ее лицо в форточке, упавшие на глаза короткие волосы, сказал глухо:

– Я уезжаю в Тулу, Ася. На практику. До свидания. Я уезжаю…

– Костя, Костя, я слышала твои шаги. Ты ходил у себя в комнате. Ты разве не спал, Костя? - проговорила она шепотом в форточку, взобравшись на стул, и глаза ее испуганно увеличились. - Чемодан… Ты с чемоданом?

– Я уезжаю в Тулу, Ася, - повторил он. - Записка Сережке под дверью. Для него. До свидания, Ася, не болей… Ну его к черту - болеть! - Он улыбнулся ей. - До свидания! До осени!

– Костя, Костя, что же будет?

– Прекрасно будет.

Он прощально поднял руку, пошевелил пальцами, все стараясь улыбаться ей, и тогда увидел, как она прижалась лбом к стеклу и заплакала, со страхом глядя на него сквозь свесившиеся волосы, и стала кивать ему и тоже подняла руку, приложила ее к стеклу.

И он отошел от окна, не поворачиваясь, пошел спиной вперед по асфальту пустынного двора.

14

– Ася, я в институте задерживаться не буду. Тебе полежать надо. Зачем ты вставала к телефону?

– Ты спал. А из партбюро звонили два раза. - Она перевела на него темные на бледном лице глаза: сидела на кровати, в накинутом на плечи халатике, в тапочках на босу ногу, отвечала ему шепотом: - Ты ничего не слышал? Приходил Константин прощаться. Он уехал на практику. Оставил тебе письмо. Сережа, ты не вызывай больше врачей. Мне лучше. - Она отвернулась к стене. - Бедный папа, где он сейчас? Как мы будем без него? И как он без нас? Как он?

– Ася, позавтракай и ложись. Я не буду задерживаться. Я уверен: ошибки потому ошибки, что их исправляют.