Тишина моих слов

– Я загадал, чтобы ты когда-нибудь назвала меня по имени. Чтобы ты встала передо мной и сказала: «Привет, Леви». А я бы ответил: «Привет, Ханна! Какие мы сегодня, однако, разговорчивые».

Он тихонько смеется, но я понимаю, что говорит он совершенно серьезно. Я разочарую его, и ничего с этим не поделаешь.

Мы лежим целую вечность, я слушаю, что говорит Леви, или мы просто молча разглядываем звезды. Мо разлегся на наших ногах, костер потух, прогорают лишь последние угольки. Я не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась. Не хочу опять возвращаться ко всему, что разрушает меня. К воспоминаниям, письмам и себе самой. Больше всего к себе самой.

Они уносят меня, они волокут меня прочь, их руки обхватывают мои, и у меня никаких шансов высвободиться.

– Нет! Оставьте меня! Я должна быть с Иззи. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – молю я, но меня никто не слушает, никто со мной не говорит и ничего не отвечает. Я отчаянно дерусь, я кричу: – Иззи, ты слышишь меня? Не сдавайся, я иду! Иззи!

А затем раздается голос.

– Ханна, я здесь. Ханна!

Леви.

Я просыпаюсь, но не боюсь. Не подскакиваю от страха, как обычно.

– Ханна?

Леви лежит у меня за спиной, обнимает меня, его рука в моей руке. Легонько пожимаю ее и чувствую, как он расслабляется. Леви рядом.

Я уютно устраиваюсь в его объятиях, в этот миг сильнее, чем когда-либо, желая, чтобы все опять стало хорошо.

Чтобы со мной все опять стало хорошо.

Я права, это место для сломанных. Но что, если лечит их не место, а что-то совсем другое?

Глава 32 Ханна

НЕ ПЕРЕСТАВАЙ ПРИВЯЗЫВАТЬСЯ СЕРДЦЕМ КО МНОГОМУ,

ЧТО ТЫ КОГДА-НИБУДЬ НЕПРЕМЕННО ПОТЕРЯЕШЬ.

ОНО ТОГО СТОИТ

Мы не спали до глубокой ночи. Теперь, слыша шепот и смешки, я спрашиваю себя, почему нельзя еще немного поспать.

Спустя мгновение понимаю, что просыпаюсь, что это не сон – и что здесь действительно кто-то разговаривает.

Я шевелюсь, я в растерянности. Что-то изменилось. Открыв заспанные глаза, первым делом вижу живот Леви. И свою руку на нем, наполовину скрытую задравшейся футболкой. Спальный мешок сбился в огромный ком, частично прикрывая наши ноги. Но мало того, я поднимаю голову – и упираюсь взглядом в Пиа. И во всех остальных, стоящих вокруг нас. Щеки ощутимо обдает жаром, они явно красные как помидоры.

Который час? Почему все опять здесь?

Я поднимаю голову и поворачиваюсь к Леви, но сначала наталкиваюсь на Мо, который лишь мурлычет, не утруждаясь пошевелиться. Протирая глаза, медленно сажусь. Теперь я понимаю причину для смеха. Мо разлегся на груди у Леви, но, к несчастью, задом к его лицу. Лапы свисают слева и справа от шеи, хвост лежит поперек, а рот у Леви открыт.

Мой взгляд перескакивает на Пиу, которая стоит, скрестив руки на груди, и единственная не смеется.

– Доброе утро. Или вернее, пожалуй, добрый день? – спрашивает она и просит всех разойтись по палаткам распаковывать вещи.

Я энергично трясу Леви за плечо, отчего он тихо стонет, а Мо мяукает.

И как можно так крепко спать? Щиплю его за руку, он наконец открывает глаза и тут же, несколько раз моргнув, зажмуривает их, так что они превращаются в щелочки.

– Вот дерьмо, – выдает он хриплым со сна голосом.

– О, вот и я бы так сказала, – парирует Пиа.

– Я про кота! Мо, черт тебя побери! Сдвинь куда-нибудь свою задницу.

Вопреки собственным словам он довольно мягко пересаживает Мо в сторону, сев, взъерошивает свои и без того взлохмаченные волосы и, как и я, для начала пытается проснуться.

Он мельком смущенно улыбается мне, а затем смотрит на Пиу. Я невольно перевожу взгляд с одной на другого, задаваясь вопросом, что тут происходит. Наконец Пиа со вздохом опускается на колени к нам на покрывало.

– Может, расскажете, что вы тут делаете?

– Это ты мне скажи, что вы так рано тут делаете, – спрашивает Леви.

– Не наглей!

Я нервно тереблю край спальника, потому что не могу сейчас помочь Леви, не могу ничего объяснить Пии.

– Мы заснули здесь.

Бровь у Пиа взлетает, а взгляд буквально кричит: «А еще что? Это же не все!».

– Мы заснули здесь очень поздно, – уклончиво говорит Леви, и я вижу, как на лице его появляется усмешка. Но Пиа по-прежнему смотрит на него, не отрываясь, пока он не сдается и не наклоняется к ней.

– Я бы с радостью тебе все объяснил, но это не так просто. Мы долго разговаривали – ну ладно, говорил я, – а потом мы взяли и остались здесь, на воздухе.

О, случилось намного больше всего! Но как нам объяснить это Пии?

– Ничего не было, если ты про это.