Тишина над волнами

— Вы бессовестный манипулятор, доктор Хаук, — скривилась Марна. — Что я, скажите на милость, должна сделать? Очистить воды от пиратов? Или лично нырять на дно, пока не переловлю всех левиафанов? В сроки заложены возможные поломки корабля, которые замедлят его ход. Вы знаете, что по суше до Вацлата вы не доберетесь, а на дирижабле путешествовать еще опаснее, к тому же намного дольше.

Она с вызовом посмотрела доктору в глаза. С этими аристократами всегда так: у них вечно есть какая-то высшая цель. Один сгорает от любви, другой теряет миллионы каждую минуту задержки. Причина доктора выглядела, конечно, убедительнее остальных. Но на «Плясунье» распоряжалась Марна, и это была не первая благородная миссия, с которой они выходили в плаванье.

Но Хаук вовсе не собирался протестовать. Он выглядел скорее расстроенным и очень обеспокоенным, чем раздраженным. И почему-то Марне стало стыдно, будто это она так широко разлила море и населила его столькими опасностями.

— В таком случае… могу ли я просить вас, капитан…

— Капитан, экран на грота-гаф-триселе барахлит! — раздался с другого конца палубы крик штурмана, Эриха.

— Мне пора. Приходите сегодня на ужин в капитанскую каюту, доктор, там я познакомлю вас с несколькими членами экипажа. И вы выскажете мне все свои просьбы.

Она салютовала ему, прочертив указательным пальцем линию от кончика подбородка. Ее всегда раздражал этот жест, но она безукоризненно соблюдала этикет. По крайней мере, до выхода в море.

Доктор только коротко кивнул ей в ответ.

Марна не видела, но Хаук Снор еще несколько минут стоял у борта, задумчиво глядя, как она, уперевшись ногами в основание мачты, двумя руками натягивает канат, разворачивавший экран.

…

Марна редко отказывала себе в удобствах. Раньше она полагала, что комфорт расхолаживает и делает человека изнеженным. Но с годами она поняла, что вскакивать в бой с матраса, который полностью повторяет во сне контуры тела и пахнет лавандой, гораздо легче, чем с лавки, на которой затекает спина. А еще оказалось, что головная боль мешает соображать, а от сна на досках голова болеть будет точно.

Поэтому каюта Марны была похожа на номер в дорогом отеле. Она не постеснялась поставить там круглую кровать с бархатными покрывалами, шкаф из красного дерева и несколько шаров-трансляторов.

Вторая комната, служившая столовой для приемов, была обставлена менее роскошно и была меньше спальни. Стол тянулся вдоль стены, облицованной тонкими дощечками с искусной резьбой. Здесь были цветы и неведомые птицы, замершие в вечном танце. Такие дощечки делали на Востоке, и Марна была влюблена в этих длинношеих птиц с первого взгляда.

Вдоль стола стояли несколько тяжелых кресел, обитых красным бархатом, а по стенам тянулись несколько рядов маленьких фонариков, имитирующих свет свечей.

К сегодняшнему ужину Марна распорядилась открыть несколько бутылок красного вина. Выходя из спальни, она неожиданно для самой себя задержалась у зеркала. Несколько секунд она разглядывала свое отражение, а потом потянула за край черной ленты, позволяя волосам рассыпаться по плечам, закрывая капитанские эполеты. В пансионате ей говорили, что у нее красивые волосы. Потом ей много лет было не до них: с тех пор, как ей удалось поступить юнгой на грузовой корабль «Фортуна», притворившись мальчиком, единственное, что ее заботило, — вовремя подстригать их, чтобы они, отрастая, не выдавали излишнюю женственность ее лица. А потом она уже могла позволить себе отрастить их до любой, даже самой вызывающей длины: никто не сказал бы ни слова поперек капитану Торви.

Скривившись, она несколько раз провела расческой по волосам и, подумав, заплела их в воздушную косу, завязав ее все той же лентой. Потом, отчаянно пытаясь не думать, а зачем она это делает, Марна взяла со столика пыльный флакон терпких восточных духов и нанесла несколько капель на манжеты.

На ужин она пригласила своего штурмана Эриха, Анну, лоцмана Налу, фотографа «Парнаса» Оскара и старпома Ульве. С Эрихом они плавали с тех самых пор, как «Плясунья» была спущена на воду. Этот невысокий бледный мужчина с жесткими рыжими усами и веснушками, густо обсыпавшими его лицо, был для Марны лучшим другом все эти годы. В одном из боев Эрих потерял левую руку, и теперь ее заменял металлический протез. Эрих отказался делать его похожим на настоящую руку и никогда не закрывал рукавом. В результате все могли беспрепятственно любоваться, как шестеренки протеза крутятся быстрее, когда он сгибает руку или шевелит пальцами. Хорошо хоть рука не ржавела от сырого морского воздуха, иначе Эрих с удовольствием бы ей скрипел и шутливо жаловался на радикулит!