Тишина (СИ)

- Если ты все же не хочешь, я пойду, тебе нужен отдых, - я знал, что он не прогонит, и уже дал ему понять что могу выслушать его, но дать ему этот последний выбор тоже должен был.

- Нет, – торопливо ответил он уже чуть окрепшим голосом, – не уходите, пожалуйста.

- Я не уйду, - сказал я, вновь удобно устраиваясь на диване, и он, по негласной традиции, вновь опустил голову на мои колени, а я на неё свою руку. И он начал:

- Мне кажется, я любил его всегда, я не знаю, когда именно полюбил… просто, всегда. Правда, все похоже. Когда я понял, как именно я его люблю, я испугался этого, но не смог сопротивляться себе, это… было сильнее меня. Я так… я так вел себя дома… с мамой, когда меня не брали к ним в гости, с Натали… - Билл вздрогнул. - Я так… - договорить он не смог, но я понял, о чем он. - А потом их не стало, и все это напоминало жуткий и кошмарный сон, и я не знал, что делать. Я стал жить с Томом, мне было больно от того ощущения счастья, которое я испытывал рядом с ним. А Том приходил в ярость только при взгляде на меня, впадал в какое-то оцепенение, наверное, я напоминал ему обо всем, чего у него теперь нет. Он очень горевал, он любил её. Их. А я не знал, как жить. Как любить и ненавидеть себя за это. Однажды, год спустя, когда Том уже немного успокоился, я не выдержал и рассказал ему о своих чувствах. Какого это было - решиться на этот шаг, просто не представить, я и сам, честно говоря, не понимаю, как я мог это сделать. Я выпил пива, мне было так хорошо, что я захотел поделиться этой радостью с ним. А он… он отшвырнул меня… как вещь, ненужную, которую не выкинешь, и которая жжет твои руки. И замолчал, он просто перестал говорить. Он не хотел меня видеть, и я стал прятаться. Он приходил домой поздно, а уходил рано. Я тогда сошел с ума. Я стал диким, я сам понимал, что со мной что-то не так, но остановиться не мог, я все искал чего-то, я не помню, чего, кого. И это длилось так долго, что сил жить просто не оставалось. А ещё меня убивало чувство вины. Оно не покидало меня ни на один день, пока я был с ним. Я сам отравил свою жизнь тем, что радовался, что живу с Томом, это… это, как будто я радовался, что других моих родных больше нет, что никто не мешает. С этим, знаете, - он почти хрипел, - с этим так трудно жить. С этим невозможно жить, – протяжно завыл он, но не прекратил рассказа, - а потом я решил, что все, хватит. Я решил уйти. Это стало единственной мыслью, единственным желанием, даже любовь к Тому не могла пересилить этого.

Я слишком устал от всего. И я сделал это.

Билл замолчал, словно заново переживая все, что с ним случилось.

- А потом Том вылечил меня, он не хотел больше жить со мной, ему было страшно, и он ещё глубже замкнулся. Я не то, чтобы ждал, что он заговорит, нет, но он… он, казалось, просто не может. Через силу он выдавливал из себя необходимые слова и снова уходил, уходил, а я оставался, больше не имея сил, чтобы сделать это ещё раз. Ну, вот тогда я тоже замолчал, думая, что так станет легче, ведь казалось, что ему так легче, и я думал, что и у меня получится. Честно, это не было попыткой достучаться до него. Но мне не легче… не легче, – закончил он.

И повисла тишина, разделенная между нами всеми, такая ненавидимая и желанная, такая своя, что у меня просто не осталось сил. Бедный ребенок, бедный маленький ребенок. Его жизнь легла передо мной чередою серо-черных полос, и появилась уверенность, что я был жалок в своей попытке преодолеть это все эти прошедшие тринадцать лет. А бывает вот так, когда каждый вдох проходит резью меж ребер. Что, тоже сказать ему, что мне жаль? Как ему, малышу, об это скажешь… Я наклонился вперед и крепко обнял его, а он положил свои руки мне на плечи. И мы впитывали всю нашу общую боль, и любовь, и тишину.

Я не знаю, сколько времени прошло. А потом пришел он, закономерно как-то, оглушающе просто, невыносимо правильно. Без него не было бы этих диких палящих чувств. Без него жизнь была бы другой. Идеал Билла, все ещё идеал, и мой поверженный идол. Вошел тяжелой поступью и серым голосом знакомо спросил:

- Что здесь происходит?

Мы разорвали наши объятия и в недоумении уставились на него. Все понимали и не верили, что этот человек сделал с нами.

- Я вас спрашиваю, что здесь происходит? – диким голосом закричал он.

- Ничего, Том, все в порядке, - спокойно ответил я. Ему это спокойствие встало поперек горла.

- Убери от него руки, - прорычал он. И, будь я проклят, но мне понравилась эта реакция, и моя полубезумная улыбка довершила дело.

Он кинулся ко мне. Наверное, я мазохист. Потому, что спокойно и даже остервенело принял удар в лицо. Билл вскрикнул:

- Том, не надо!

Тома словно кипятком обожгло, и он с неверием воззрился на мальчишку.

Я, тем временем приняв решение, мягко подвинул Билла и, повернувшись к нему, провел рукой по встрепанной голове, прошептав:

- Все будет хорошо, Билл, не сомневайся, понял?

И в ответ на мой долгий взгляд он неуверенно кивнул.

-Билл, нам необходимо поговорить наедине, - пытался я успокоить обоих.