Тишина (СИ)

Он потрясающе красив, он… я не понимаю, зачем он позвал меня, я оторопел и не знаю, что сказать, глядя, как полоска света, теряясь в треугольном вырезе шелкового черного халата, не желает теряться на самой крайне точке и отливает на шелковом бедре. И я начинаю понимать. Меня сейчас возьмут. Я, правда, не решил пока, как. Как завоеватель -знамя чужого города, или как котенка, притихшего на серой мокрой улице. Последняя мысль отозвалась толчком в ребра. Остановись. И я посмотрел в его глаза. Передо мной - совершенно взрослый человек, в глазах которого теперь я вижу совсем другое - тонны неизбывной печали, просто она скрыта за слоями черного, и так запросто не разглядишь. Вот оно, родство. Я понимал, что вижу перед собой себя, пусть более красивую и молодую копию. И этот момент, когда глаза увлажнились, и я понял, что непролитое прольется, я двинулся навстречу, утешить, уберечь, сказать, что и так живут. Сказать так, чтобы он поверил. А он, конечно, совсем иначе все понял, вовлекая меня в свой плен так глубоко, что дрожь его тела моментально стала моей. А кожа его бедра, которое пожелало явиться на свет, окончательно свела с ума, заставляя белеть костяшки сомкнутых в жесткий кулак пальцев. И ногти давно врезались в кожу, и безразлична была эта капля боли в сравнении с той лавиной, что я прочел там, в глубине. И ни звука, только губы, нашедшие что-то такое невыносимо нежное и терпкое на моей шее, замыкали круг, выводили за черту дозволенного. Я мог назвать себя тварью, порывающуюся завладеть этим нежным и трепетным созданием. Я сам нашел его губы. Я бы все равно нашел их. Этот вкус тепла и невинности. Мы уже далеко от входной двери. Стой, Георг. Нет!

Почему нет? Он хочет тепла, я хочу тепла. Почему нет? В этой долбаной жизни, где нет правильного счастья и свода правил, как именно становятся счастливыми. Здесь и сейчас - эти губы, эти руки, это точеное тело. Так сладко пахнущее… грозой, и виной, и нежностью. Эти руки умеют быть нежными, я помню те полукружья, один такой штрих по моей коже - и возврата не будет, и малыш об этом знает и зовет, говорит - соверши со мной этот грех, давай, назло ему, давай, назло всем. Я же вижу именно этот призыв сейчас, правильно? Тогда эта выдуманная нежность сотрет последние остатки разума… а что даст взамен, мгновенный экстаз? А разве то, что ты сейчас видишь перед собой, не является этим? Не дивные ли дали обещали тебе эти глаза, как, может, и ещё нескольким, но и тебе, тебе тоже, ты удостоился чести сорвать этот цветок, сделать его своим на желанную долю секунду. Да, он увянет, да, ему постоянно нужна будет влага и солнце, чтобы справиться с этим после. А ты… а ты насытишься, напитаешься этим… невообразимо прекрасным и убийственным коктейлем его молодости и своей вины. Я не готов.

Он не готов. Это ошибка. Тревожно бьется пульс на шее, а рука тянется повторить предыдущий жест и вжать в себя, и почувствовать ответную пульсацию, как когда-то. Георг, мать твою, что же ты творишь. Его вкус. Губы нежнее шелка, легкие, сводящие с ума прикосновения. Хочется выть и шептать, только ты, Билл, только ты.

Когда я все так испортил?

Я резко замер. Нет, Билл. Не для меня твоя нежность. А потом обнял его жестко, по-мужски, вливая в него без остатка свою уверенность в том, что он заслужил не моего тепла.

А он… Он понял, ещё секунду пытаясь вовлечь меня в эти сводящие с ума игры. И понял. Остановился. Попытался оттолкнуть, а потом поверил, вжался и разрыдался, судорожно, неудержимо, вцепляясь стальными пальцами в мои плечи. Я только теперь открыл глаза, поняв, что держу его уже обнаженное тело в неразрывных объятиях.

И мне не стыдно, я смог. Я не поддался. (мамамамамамамама!!!!! Ой не нравится мне это... Чую билл чота сделает с собой после этого (((

Я мог бы, Том, я мог бы, назло тебе и себе, но здесь не было места злу, здесь была только нежность. Я не стал, но это не ради тебя. Не из-за тебя. Так потрясающе было вздохнуть сейчас, когда Билл уже успокаивался на моем плече, понять, что я переступил через все, что связывало с Томом. Меня больше никогда не тронет этот человек. Я готов был поцеловать пальчики Билла за то, что он подарил мне эту долгожданную свободу, и не имел права вновь подвергать его сомнениям. Я просто обнимал это хрупкое, но стальное тело. А он, наконец, оторвался от плеча, глядя на меня из-под завесы черных ресниц. Застеснялся вдруг, заалел. Превращаясь в немного знакомого мне мальчишку, шмыгнул носом. А я потянулся за его халатом вниз, даже не реагируя на вид так смутивших меня прекрасных ног. И одел его, нежно, будто любяще, избавляясь от своих наваждений и похоти. Наконец.

- Хочешь поговорить? – шепотом спросил я.

Он немного помолчал, судорожно выдохнув куда-то в сторону, и неопределенно кивнул.

Я взял его за руку и повел к дивану, испытывая дикое вдохновение для общения. Улыбнулся этой мысли и подумал, что, раз уж такой день, почему бы и нет, может, это поможет нам обоим. Да и… задолжал я себе это признание вслух. А кому, если не Биллу? Кому ещё, как ни ему, понять меня?