Сели немного вдалеке друг от друга, и начал я, прекрасно понимая, что говорить он не может. Не хочет.
- Мне кажется, я знаю, с кем ты так хочешь поговорить, – я посмотрел на него.
Он ощутимо вздрогнул, не глядя на меня, и подтянул худые колени к груди. Я же, повинуясь интуиции, протянул ему руку со словами:
- Иди сюда, не бойся, я не причиню тебе вреда, - наверное, это прозвучало смешно, но и он уже не тот незнакомец, готовый бросить себя к моим ногам, только бы разделить с кем-тосвою неизбывную тоску.
- Иди, - повторил я, и он вложил свою тонкую руку в мою.
Я подождал, пока он устроится, свернувшись тугим калачиком и положив голову на мое бедро. И не было в этом доверительном жесте ничего, кроме разделенного чувства присутствия, так необходимого нам обоим. Опустил руку на его голову и слегка погладил. Решил спросить, наверное, чтобы обезопасить себя, но это было лишним, я чувствовал, и все же:
- Хочешь, я расскажу тебе свою историю?
По шевелению головы я понял, что все правильно, и начал говорить, осторожно поглаживая его волосы.
- Она не длинная и, наверное, совсем простая, но, поверь, она прочертила жирную линию на всей моей судьбе. Когда я был таким, как ты, даже младше, я встретил его. Говорят, первая любовь бывает нежной, запоминающейся, с воспоминаниями о которой люди идут по жизни, улыбаясь тому, какими детскими и прекрасными были эти чувства. Моя же любовь была не такой, она была изматывающей пыткой, которая не прекращалась долгие годы. Хотя, знаешь, все могло случиться по-другому. Но Том,- мальчишка чуть вздрогнул, - да, Билл, Том. Так вот, он, по всей видимости, просто не умеет по-другому. Не причиняя боли тем, кто любит его.
Я влюбился в него сразу, непонятно за что, да, он был успешен, да, он был потрясающе красив, его энергия заражала все пространство вокруг, и оно начинало светиться, но влюбился я тогда из-за чего-то другого. Его многие любили, ещё больше желали. А я верил в него, просто верил, как в Бога. Я тогда мог жить только моментами наших случайных встреч, мне казалось, он даже не знает, как меня зовут. Он знал… И однажды так случилось… Ты только не волнуйся, Билл, все это давно прошло; так вот… однажды, на вечеринке одного из друзей нам выпало задание поцеловаться. И мы это сделали. Что сказать, мой мир тогда перекрасился, думаю, и мир Тома тоже. Но он не мог признать этого. Я боюсь, что ты сейчас не поймешь, о чем я. Но я не буду тебе говорить об этом.
- Я понимаю, о чем, - раздался хриплый голос Билла. Этот звук чуть не заставил меня подскочить, но я сдержался, лишь трепетной рукой проведя по его голове. Он заговорил, и у меня все смешалось перед глазами, свет стал поразительно тусклым, и потребовалась пауза, прежде чем я понял, что должен продолжать.
- Да… Если ты любишь, то знаешь, - он едва слышно всхлипнул и сжался ещё сильнее, но я продолжал, - это, наверное, неисправимо в нем, это я почувствовал, как только увидел тебя. Почему-то почувствовал, чтос тобой произошло что-то похожее.
Он не принял все это в себе. Он… так случилось, что его отец узнал о нас. Для них обоих это стало большим ударом. Но понял я это значительно позже, когда стал старше. Ведь с того дня никто со мной так и не поговорил. Все молчали. Ни звука не произнесли, спрятались за маской ледяного презрения, будто я был виновен в том факте, что мистер Холт все узнал. А я все пытался, искал с ним встречи, бился, бился, бился, пока… пока в мою сторону не стали прилетать обрывки сплетен, что я грязный пидор, что я недотраханная сучка, много чего, Билл, чего мое разбитое в крошево сердце не могло не впитать. Смешно признать, ведь у нас с Томом и не было ничего, кроме моей любви и поцелуев. Я всегда рисовал себе Тома, которого так и не узнал, любящим, добрым, нежным, своим. Это было такой ошибкой, и все же не было. Глядя на тебя, я понимаю, что не было. Просто, это было не для меня. Том так и не заговорил. А потом все кончилось. Я же говорил, - усмехнувшись, добавил я, - она небольшая, моя история.
Билл приподнялся, а потом и вовсе сел, но близко ко мне и, потянувшись, поцеловал меня в щеку, запросто и бесхитростно, прошептав:
- Мне жаль.
Я ему верил, он понимал, о чем я недоговорил, я почти уверен в этом. И захотел узнать, это было непреодолимое желание:
- Это трудно - молчать?
Он быстро закивал, и из глаз его снова полились слезы.
- Очень трудно, если бы вы знали…
- Я весь твой на сегодня, - улыбнулся я, тыльной стороной руки медленно стирая слезы с его щек.
Он опять успокоился и принялся что-то усиленно обдумывать, хмуря бледный лоб. Я встал и пошел заварить нам чай, чувствуя себя совершенно уютно в этом доме.
Дал ему время отдышаться и одуматься. Я бы не стал просить его об ответной исповеди, я не для того здесь, я здесь, чтобы помочь ему. Поэтому, все будет, как захочет он.
Он был уже спокоен, когда я протянул ему кружку. Глубоко втянув носом душистый запах, Билл прошептал:
- Спасибо.
Мы выпили чай, медленно и не торопясь, я все ещё давал ему время, а потом, когда чай закончился, спросил: