Тит. Божественный тиран

Процессия направилась на Палатин, к храму Аполлона, ведь Нерон считал себя земным воплощением этого бога. И только после этого он отправился к храму Юпитера Капитолийского.

Посреди огромной арены Нерон принялся петь и играть на кифаре. Вокруг него разложили тысячу восемьсот восемь венков, которые император привез из Греции. Августиане аплодировали.

Мне было стыдно за все это. Ведь именно ради этого человека убивали евреев в Галилее и Иудее и посылали на смерть легионеров империи.

Когда же закончится это правление, длившееся уже четырнадцать лет? Ежедневно насиловали женщин, душили детей, убивали чьих-то отцов, братьев и сестер. Или вынуждали кончать жизнь самоубийством. Каждый — включая меня — жил в постоянном страхе, и многие спешили умереть сами, чтобы поскорее избавиться от этого страха.

В Неаполе я ощутил первую надежду: все вокруг говорили, что императорский легат галл Виндекс, преторианец и наместник Северной Галлии, восстал против Нерона. Он собрал армию и объявил, что Нерон — дрянной актеришка, который не умеет играть на кифаре, и что нужно уничтожить этого скомороха, узурпатора и убийцу собственной матери.

Я следил за Нероном, но он, казалось, не обращал ни малейшего внимания на слухи, которые все более волновали его окружение. В Риме шептали, что Гальба, наместник испанской провинции Тарраконы, поднял свои легионы против Нерона чтобы, как он говорил, восстановить славу и достоинство Рима. Я вспомнил о предсказании Иосифа бен-Маттафия и подумал, что когда-нибудь судьба действительно повернется так, что Веспасиан и Тит возглавят империю.

Они никогда не приравнивали себя к богам, но императоры, которые считают себя смертными, гораздо лучше кровожадного государя, утверждающего, что его короновали на царство Геркулес и Аполлон. К тому же Нерон оказался трусом. Он был охвачен страхом и паникой, когда узнал о предательстве Гальбы, — от страха он потерял сознание, и я страстно желал, чтобы смерть забрала его. Но он пришел в себя и стал кричать, рвать на себе одежду, биться головой о стену, и все причитал, что ему настал конец, что беда, постигшая его, затмевает любые несчастья, когда-либо случавшиеся с его предшественниками. Ему всего тридцать один год он в самом расцвете сил, а судьба хочет забрать у него жизнь. И это тогда, когда Греция, родина богов, наконец признала его таланты и назвала его величайшим артистом!

Говоря об этом, он, казалось, забыл о предательстве, затем продолжил петь и декламировать, распространяясь в промежутках между пением о действии гидравлических музыкальных органов совершенно новой модели.

Я подумал, что боги, в которых он верил, всегда благоволили ему. Легионы надменной Германии под командованием легата Виргиния Руфа разгромили в Весонтио[7] двадцатитысячную армию Виндекса. Виндекс после поражения покончил с собой. Виргиний Руф возвращался к себе в Германию, отказавшись примкнуть к взбунтовавшимся войскам Гальбы.

Я был угнетен. По выражению лиц сенаторов и всадников, с которыми я говорил, я понял, что они разделяли мои чувства. Они надеялись, что Нерона наконец убьют, но страх заставлял их молчать. Они опускали головы, продолжали, как и я, бурно приветствовать императора, боясь, как бы он не привел в исполнение свои гнусные замыслы. Говорили, что Нерон собирался отозвать всех наместников из провинций и заменить их верными людьми. Он готовит великий пир, на который будут приглашены все сенаторы, и их заставят есть и пить отравленные блюда. Он велит убить всех галлов в Риме и всех граждан, отправленных в ссылку.

С каждым днем он все больше сомневался в верности Веспасиана, Тита и Тиберия Александра. Я, друг Сенеки, прибывший из Галилеи, тоже был в списке подозреваемых.

Говорили также, что он хотел поджечь Рим и выпустить на улицы города тысячи разъяренных зверей. Позже он объявил — я присутствовал при этом, — что он примет командование армией и направится в восставшие провинции, в Галлию и Испанию.

Нерон говорил, что прикажет обрить волосы женщинам, которые будут сопровождать его. Они будут амазонками, вооруженными секирами и щитами.

— Как только я коснусь ногой земли провинции, я предстану перед солдатами без оружия, — говорил он пронзительным голосом. — Я просто заплачу. Тогда мятежников охватит раскаяние, и на следующий день, полный радости, посреди всеобщего ликования, я спою гимн победы, который мне уже сейчас пора сочинить.

Этот человек был настоящим безумцем.

Как можно было повиноваться ему, когда он требовал нового налога золотыми и серебряными монетами, а Риму не хватало хлеба? Когда суда, прибывавшие из Александрии, были нагружены не зерном, а песком, которым посыпали арены перед гладиаторскими боями?

На улицах Рима я чувствовал, что народ дрожит от гнева. Я видел мешок, привязанный к статуе императора, и надпись на цоколе: «Ты это заслужил». В Риме отцеубийц казнили с позором — их топили в мешке.

Через несколько дней уже все стены домов были покрыты гневными тирадами: