Титан

— Есть холодные поры и теплые поры. Я полагаю, это оттого, что Фемида всегда остается в одной и той же позиции. Сейчас ось направлена почти точно на Солнце, но каждые пятнадцать лет кольцо перекрывает солнечный свет — пока Сатурн не переместится и не обратит к Солнцу другой полюс. Так что годы здесь есть — но каждый равен нашим пятнадцати. Свистолет прожил уже 200 таких лет.

— Вот-вот, — подхватила Сирокко. — Именно для этого, Кельвин, ты нам и нужен. Ты каким-то образом научился разговаривать с этими существами. И учишься у них. Многие из этих сведений могут оказаться крайне важными. К примеру, про этих шестиногих. Как ты их там, кстати, зовешь?..

— Титаниды. Но я про них больше ничего не знаю.

— Ну так можешь со временем узнать.

— Со временем всем нам, капитан, предстоит многое узнать. Но вы попали в самую гостеприимную часть Фемиды. Оставайтесь здесь, и все будет в порядке. Не суйтесь в Океан или даже в Рею. Эти места опасны.

— Вот видишь? Как бы мы без тебя это узнали? Ты нам нужен.

— Ты не понимаешь. Как же мне узнать про это место, если я его не увижу? Большая часть свистолетовского лексикона мне недоступна.

Сирокко остро чувствовала горечь поражения. Будь оно все проклято! Джон Вейн давно протащил бы ублюдка под килем! Чарлз Лафтон заковал бы его в кандалы!

Она знала, что ей сильно полегчает, если она скрутит упрямого сукиного сына в бараний рог. Но все было бы сразу испорчено. К тому же такими методами Сирокко никогда не пользовалась. Уважение команды она завоевывала и поддерживала, проявляя инициативу и предельно разумный подход к любой ситуации. Она умела не отворачиваться от фактов и теперь ясно понимала, что Кельвин все равно уйдет. Но это казалось неправильным.

"А почему?" — вдруг задумалась она. Не потому ли, что это уменьшает ее авторитет?

Отчасти — пожалуй. А отчасти дело было в ее ответственности за его благополучие. Так все опять возвращалось к той проблеме, с которой Сирокко столкнулась в самом начале своего командирства: к нехватке образцов для подражания среди капитанов женского пола. В таком случае она намеревалась рассматривать все варианты и использовать только те меры, которые казались правильными лично ей. То, что годилось для адмирала Нельсона в Британском флоте, вовсе не обязательно должно было годиться для капитана Сирокко Джонс.

Да, конечно, необходима дисциплина. Да, важен авторитет. Тысячелетиями флотские капитаны вели себя как диктаторы, постоянно пользуясь принуждением, — и Сирокко не собиралась отбрасывать накопленный опыт. Там, где авторитет капитана оказывался под вопросом, неизбежно случалась беда.

Но в космосе, вопреки писаниям целых поколений научных фантастов, дело обстояло совсем по-другому. Ибо люди, которые этот космос осваивали, были высокообразованными гениями-индивидуалистами — лучшие из всех, кого только могла предложить Земля. В обращении с ними требовалась предельная гибкость — и правовой кодекс НАСА для дальних космических экспедиций всячески это подчеркивал.

Оставался и еще один фактор, о котором Сирокко никак не следовало забывать. У нее уже не было корабля. Ее постигла самая страшная участь, какая только может подстерегать капитана. Она потеряла свою власть. Память об этом могла изводить ее всю оставшуюся жизнь.

— Ладно, — тихо сказала Сирокко. — Ты прав. Тратить время и силы на то, чтобы тебя сторожить, я не могу. А убивать тебя неохота — разве что в переносном смысле. — Тут она вдруг поняла, что скрипит зубами, и волевым усилием расслабила челюсти. — Теперь я скажу тебе, что будет, когда мы вернемся на Землю. Я отдам тебя под суд за неподчинение приказу командира. Если ты уйдешь, ты сделаешь это вопреки моей воле и вопреки интересам экспедиции.

— Согласен, — без особых эмоций отозвался Кельвин. — Но ты скоро сама поймешь, что насчет интересов экспедиции ты неправа. Экспедиции я принесу куда больше пользы, если уйду, чем если останусь. А на Землю мы не вернемся.

— Это мы еще поглядим. Теперь, может, поучишь кого-нибудь свистать твоих чертовых пузырей? Мне лучше от тебя подальше держаться. А то мало ли что.

Но в итоге учиться свистовому коду пришлось именно Сирокко как самой способной к языку пузырей. Слух у нее оказался едва ли не абсолютным.

Выучить пришлось всего три фразы, самая длинная из которых содержала семь нот и трель на конце. Первая фраза переводилась как "доброго подъема" и была всего-навсего учтивым приветствием. Вторая значила "Мне нужен Кельвин", а третья — "на помощь!"

— Помни только, что нельзя звать пузырь, когда у тебя горит костер.

— Ха! Ну ты и оптимист!

— Думаю, вам скоро удастся развести костер. И я тут еще вот о чем подумал… может, мне забрать у вас Август? Со мной ей, наверное, будет полегче. Ведь мы сможем облететь многие земли в поисках Апрель.

— О своих людях мы позаботимся сами, — холодно ответила Сирокко.

— Как скажешь.

— К тому же ей, наверное, и невдомек, что ты улетаешь. А теперь уйди с глаз моих, черт бы тебя побрал.

* * *