Пока река оставалась широкой и глубокой, Габи и Сирокко удавалось по очереди немного поспать. Но когда попадали на опасный участок, обеим приходилось прилагать все усилия, чтобы «Титаник» не налетел на мель. А дождь все шел и шел.
Билл спал — а сутки спустя проснулся старее лет на пять. Лицо его посерело. Когда Габи стала менять повязки, рана ей сильно не понравилась. Нога ниже колена распухла чуть ли не вдвое.
К тому времени, как болота остались позади, Билл уже вовсю бредил. Температура сильно подскочила, без конца лил обильный пот.
Ранним утром второго дня Сирокко удалось связаться с пролетавшим мимо пузырем и получить от него в ответ тонкий свист с повышающимся тоном, который, согласно указаниям Кельвина, следовало перевести как "хорошо, я передам". Впрочем, она начинала бояться, что уже слишком поздно. Глядя, как пузырь безмятежно плывет в сторону замерзшего моря, Сирокко спрашивала себя, какого черта ее тогда дернуло уговорить Билла и Габи покинуть лес. А если это уж так ей потребовалось, почему было не полететь на Свистолете — подальше от всякой жути вроде ильных рыбин, которые категорически отказываются умирать.
Причины, по которым все это не годилось, оставались столь же вескими, что и прежде, — но казнить себя они ей нисколько не мешали. Габи в пузырях летать не могла — оттого и пришлось искать другой выход. Но Сирокко не переставала думать, что наверняка бывает что-то более легкое и радостное, чем возлагать на себя ответственность за чужие жизни, — и додумалась до того, что ее буквально затошнило от собственной. Ей хотелось избавиться от тяжкой ноши, хотелось переложить ее на кого-то другого. Какого черта она вообще возомнила, что способна быть капитаном? Разве с тех пор, как она взялась командовать «Укротителем», ей удалось принять хоть одно верное решение?
То, чего ей на самом деле хотелось, было предельно просто, но так труднодостижимо. Сирокко, как и всем прочим, хотелось любви. Но ведь Билл сказал, что любит ее, — так почему она этим же ему не ответила? Она тогда подумала, что успеется. Но вот он умирает — и смерть его ляжет на ее совесть.
Еще Сирокко хотелось приключений. Они влекли ее с самого детства — начиная с первой раскрытой книжки комиксов, с первого репортажа из космоса, увиденного широко распахнутыми детскими глазами, с первых черно-белых боевиков и цветных вестернов на плоском экране. Жажда свершить что-нибудь такое отважное и героическое никогда ее не покидала. Именно эта жажда оттолкнула ее от карьеры певицы, которой так хотела видеть Сирокко ее мать, и отталкивала впоследствии от роли домохозяйки, которую пытались ей навязать все кому не лень. Сирокко хотелось, лихо орудуя бластером, обрушиваться на базу космических пиратов, вместе с кучкой отчаянных революционеров пробираться сквозь дремучие джунгли ради ночного налета на вражескую твердыню, искать чашу Грааля или уничтожать Звезду Смерти. Повзрослев, Сирокко ухитрялась находить все новые и новые причины, чтобы сначала улиткой проползти через университет, чтобы тренироваться и закаляться — и в конце концов вышколить себя так, что, когда выпал шанс, ее, именно ее, а не кого-то другого, выбрали для этой самой экспедиции на Сатурн. Не больное честолюбие, а отчаянная жажда дальних странствий, неоткрытых земель и небывалых подвигов — вот что в итоге все-таки привело ее на палубу "Укротителя".
Теперь Сирокко получила желанные приключения. В полной мере. Вот она плывет в жалкой скорлупке внутри самого титанического строения, какое когда-либо являлось человеческому глазу, — а любящий ее мужчина умирает.
Восточный Гиперион оказался страной покатых холмов и широких равнин, утыканных одинокими деревьями — примерно как в африканской саванне. Офион все сужался и ускорял бег, одновременно невесть отчего становясь холоднее.
Пять-шесть километров они проплыли, целиком полагаясь на милость реки, мимо невысоких утесов, обрывавшихся у самой водяной кромки. На быстринах «Титаник» становился неуправляемым. Сирокко дожидалась, пока река станет пошире и можно будет высадиться.
Наконец она высмотрела такое место — и добрых два часа они с Габи, вооруженные шестами и веслами, отчаянно боролись с течением, чтобы причалить к скалистому берегу. Боролись из последних сил. В довершение всех несчастий припасы на «Титанике» уже кончились, а Восточный Гиперион особенно изобильным на еду не выглядел.
То и дело поскальзываясь на отполированных рекою камнях, женщины все тащили и тащили «Титаник» на берег, пока не удостоверились, что их суденышко вне всякой опасности. Билл ничего этого не чувствовал. И уже давно ничего не говорил.
Затем Габи заснула мертвецким сном, а Сирокко осталась приглядывать за Биллом. Чтобы тоже не вырубиться, она решила обследовать окрестности в пределах метров ста от стоянки.
В двадцати метрах от кромки воды поднимался невысокий берег. Сирокко не без труда на него вскарабкалась.